Геннадий Гусаченко - Покаяние Страница 64

— Счастливого плавания, Григорьич! — подавая на прощание крепкую, сильную руку, просто сказал Вадим.

— И тебе счастливо, капитан! Пусть ваш невод всегда будет с рыбой! Желаю здоровья родным и близким. Прощай.

Вадим стоял на берегу и смотрел мне вслед. Здоровяк–мужик, потомок казаков–первопроходцев, открывших путь за мягким золотом в «русский Клондайк» — северную Мангазею. Рыбаки в бригаде зовут его Батоном. За силищу медвежью, за то, что куртки трещат на широченных плечах. Кажется, даст такой парниша кулачищем быку между глаз и скопытится тот. Таким он и запомнился мне: сильный и добрый русский человек, приобский житель, капитан Вадим Поляков.

На Краю света

Пенный бурун за кормой рыболовного катера, его натуральный штурвал с резными рукоятками, с заклёпками по бронзовой окольцовке, рокот дизеля в машинном отделении, запах горелого масла, палуба, гулко звенящая под сапогами рыбаков, сирены встречных судов, треск рации в рубке — всё разом всколыхнуло во мне память далёких теперь уже лет китобойной молодости. И как прежде, я снова и снова вижу себя на мостике «Робкого», и рулевой Федя Филинов, уставший от монотонной вахты, предлагает мне:

— Хочешь порулить?

— Давай, порулю, всё равно торчу рядом с тобой, — с готовностью отзываюсь я.

Сменившись с вахты в гребном отделении, я два часа напрасно просидел в «вороньем гнезде», высматривая китов, ни одного фонтана не увидел, и теперь коротал время на мостике. Штурвала здесь нет. В ходовой рубке тоже нет. Вместо них вертикально торчащие рукоятки управления электроприводами. Нажал влево — электромотор в корме зажужжит, отвернёт перо руля влево. Нажал вправо — мотор зажужжит в обратную сторону, повернёт румпельный сектор вправо. Все дела! Поглядывай на стрелку компаса, держи на нужном градусе, следи за горизонтом.

Есть, правда, на китобойце ручное рулевое колесо на шлюпочной палубе — два больших трубчатых круга, соединённых перемычками, ничем не похожее на штурвальное. К нему протянуты штуртросы от румпеля на случай аварии электропривода, но им на «Робком» ни разу не пользовались: электрики своё дело знали, а потому на судне, как я уже говорил, всё крутилось нормально.

Да… И вот, значит, стою я и рулю. Китобойным судном! Скажи кому!

Что–то чёрное на волнах бултыхается. Старпом Емельянов бинокль к глазам поднёс, долго всматривался, плечами пожал.

— Посмотрим, Михалыч? Вдруг, человек, упавший за борт с проходящего судна, за ящик какой–нибудь цепляется? — спрашивает Федя Филинов. Старпом согласно кивает головой. Ручка влево и понеслись к незнакомому предмету. Всякое случается в море. Попадаются плавающие со времён войны мины.

Маневр не остаётся незамеченным капитаном. Из переговорной трубы обеспокоенный голос Обжирова:

— На мостике! Почему сменили курс?

— Слева по курсу в миле от нас плавает неопознанный предмет, Павел Иванович… Решили обследовать.

Подходим ближе. В волнах крутится деревянная сельдевая бочка. Над ней… Какая жалость! Над бочкой машет крыльями коршун. Он пытается сесть на неё, быстро–быстро перебирает лапами, бочка вращается, птица не может удержаться на ней. Бедный коршун! Каким ветром занесло тебя в океан? Ослабевший стервятник видимо, заметил с высоты полёта предательскую бочку, спланировал на неё с немерением отдохнуть, но увы… От Шикотана мы удалились к северо–востоку на двести семьдесят пять миль, а это, как сказал Федя Филинов: «Пол тыщи вёрст с гаком!». Не долететь ему до суши, отощавшему без пищи и пресной воды. И нет у него сил махать крыльями.

Подвожу корму «Робкого» к бочке: перелетай, садись на шлюпочную палубу!

Коршун тяжело отрывается от вертящейся бочки, отлетает недалеко, кружит над волнами. Мы убрали обороты, стоим, покачиваемся на месте. Стервятник из последних сил держится над водой так низко, что брызги волн обдают его уже намокшие крылья.

— Вот недотёпа, — бурчит старпом, поглядывая на часы. — Садись и катайся сколь хошь. Рыбы, мяса, воды дадим вволю. Не понимаешь, ястребиная твоя душа, что это последний твой шанс!

Минут через пять Емельянов перевёл рукоятку машинного телеграфа на «Полный, вперёд!» и отошёл к штурманскому столику.

— Ложиться на прежний курс, — вздохнув, расстроено сказал он.

— Есть на прежний курс, — так же огорчённо ответил я.

Было видно, как ястреб вернулся к бочке, пытаясь сесть на неё, махал крыльями и всё бежал, бежал… Скоро бочка снова стала пятнышком и совсем пропала из виду.

— Вот циркач, — шоркая стиральной резинкой по карте, пробухтел старпом.

— Крантец ему, — отворачиваясь, проговорил Федя Филинов.

— На, рули сам, мне за это деньги не платят, — отходя от нактоуза, сказал я ему, стараясь обратить в шутку свои слова.

На душе было так скверно, словно мы бросили в море утопающего человека. А вообще, случалось, перелётные птицы, какие–то пичуги облепляли надстройки «Робкого». Отдохнув, срывались стаей и улетали неизвестно куда. Ещё ночами на свет топовых огней иногда летели утки, врезались в мачты, падали с перебитыми крыльями на палубу. Ну, те, понятно, прямиком отправлялись на камбуз.

Невесёлые мысли о гибнущем коршуне вмиг развеяла команда капитана:

— Курс зюйд–вест! Сообщение с базы: «В тридцати милях юго–западнее наших координат «Разящий» обнаружил скопления китов».

Не прошло и двух часов, как боцман Ануфриев первым разглядел фонтаны. Море было относительно спокойным, но, казалось, оно кипело от множества всплесков и выдыхаемых китами струй. Сотни или даже тысячи китов собрались здесь в бесчисленное скопище. И слева, и справа — до самого горизонта море исходило белыми облачками лёгкого пара — то фонтанили киты. Но что это?! Они сплылись большими стадами в огромные круги. Тесно прижавшись боками, головами вовнутрь круга, киты приподнимали хвосты и неистово молотили ими по воде. Внутри замкнутого круга, как в огромном бассейне, плавали детёныши и молодые киты, брызгали жиденькими фонтанчиками.

Скоро стала понятна причина всеобщего китового сумасшествия: между круговыми стадами китов поверхность моря рассекали высокие плавники касаток. Узкие и длинные, они словно чёрные лезвия ножей, зловеще резали воду. Касатки шли одна за другой, чётко соблюдая кильватерный строй, и если первая поворачивала влево, все разом синхронно поворачивали влево. Вожак сворачивал вправо или шёл прямо, и вся стая касаток точь в точь повторяла его движения. Было жутко наблюдать их плавные пируэты, выписываемые торчащими из воды плавниками, и при этом не видеть самих касаток. Временами они выскакивали из воды, описывали крутую дугу и уходили на глубину. Зубатые хищницы за манеру охотиться стаями снискали злую славу морских волков, китов–убийц.