Луи Буссенар - Монмартрская сирота Страница 67

Искра надежды блеснула в глазах бедняжки.

— Как вы добры к нам, — прошептала она в умилении.

Пока они беседовали, Элиза тщетно пыталась завести разговор с Жако. Он отвечал ей или бессвязными фразами, или лаконично «да» и «нет».

— Скажите все-таки, Жако, как вы здесь очутились? Я никак не могу этого понять.

— Я встретил Леоннека, игравшего апельсинами, и пришел вместе с ним.

— Странное объяснение… Что с вами? Вы точно во сне.

— Я не во сне, а схожу с ума… Быть здесь, около нее, и чувствовать, что она ненавидит и презирает меня, от этого нетрудно потерять мой и без того небольшой разум…

Элиза от души жалела Жако. Боясь потерять удобный момент, она подошла к Колибри и стала умолять ее во имя их взаимной дружбы и любви простить Жако и помириться с ним.

Индианка вскочила со стула. Глаза ее сверкали — она была олицетворением гнева. В ней, очевидно, кипела ненависть к человеку, который насмеялся над ее любовью, но из-за сильной привязанности к своей названой сестре, она не хотела ее огорчать.

— Нет, ни за что… Жако подлец! — воскликнула она, сделав энергичный жест.

— Извините, мадемуазель, что я вмешиваюсь в ваши дела, — обратилась к Колибри г-жа Порник, — но между вами, очевидно, произошло какое-нибудь недоразумение: Жак Лефранк не может быть подлецом!

— Разве вы настолько близко знаете его, чтобы с уверенностью утверждать это?

— Человек, который с опасностью для жизни вытащил из Сены мою тонувшую дочь, не может быть подлецом.

На лице Колибри появилось выражение крайнего изумления, и голос ее смягчился:

— Как?.. Это он… Он спас Жанну?..

— Да, да… Я ему обязана жизнью и умоляю вас забудьте ваши недоразумения.

Две крупные слезы, первые, быть может, в ее жизни, выступили на глазах у индианки, и она сказала голосом, в котором слышались и гнев, и умиление:

— А… Вы меня победили!.. Я, индианка, становлюсь такой же слабой, как вы — слабые белые женщины… Жако, забудем все!

И она протянула ему руку.

Жако стремительно вскочил, порывисто схватил ее маленькую ручку и от волнения не мог ничего сказать.

— Колибри… Спасибо!.. — произнес он наконец. — Я страдал… Я хотел умереть…

— Ни слова о прошлом! Я все забыла! Но знай, что если это повторится, то ты меня больше не увидишь. Я сумею умереть по-индейски…

Жако молчал, но его взгляд красноречивее слов свидетельствовал о том, что творилось в его душе.

Элиза сияла, глядя на Жако и Колибри.

ГЛАВА X

е желая их стеснять, она подсела к г-же Порник и заговорила с ней о деле, которое ей поручил отец.

— Жанна как-то мне говорила, — начала она, — что она охотно оставила бы Париж и вернулась бы в Бретань. Не разделяете ли вы ее желания покинуть Париж?

— О да, моя милая барышня, я готова хоть сейчас. Меня тянет в Бретань. Но, увы! бедность выгнала нас оттуда после смерти мужа. Пришлось бежать в Париж. Искать работы… Я стала прачкой, научила Жанну шить… Наши дела стали поправляться… Чувствовали себя даже счастливыми, как вдруг это ужасное горе…

— Мама, — прервала ее страдальчески Жанна, — не говори об этом… умоляю тебя…

— Нет, нет, дитя мое, успокойся.

— Жанна, дорогая, расскажите мне про свое горе. Ведь я вас так люблю; это принесет вам облегчение, — обратилась к девушке Элиза, взяв ее ласково за руку.

— Нет… нет… не теперь!

— Хорошо, милая, после, когда вы меня лучше узнаете. Возвращаюсь к нашему разговору, госпожа Порник. Согласились ли бы вы уехать вместе с нами в Америку? Ведь вам безразлично, куда ехать? Разве лишь то, что в Америку далеко, но ведь вы жена моряка.

Г-жа Порник вздрогнула от неожиданности:

— В Америку?! Но как мы там проживем?

— При вашем усердии и добросовестности вы можете там зарабатывать вдесятеро больше, чем здесь. Мы поручим вам управление одной из наших ферм. Такого честного управляющего, каким будете вы, очень трудно найти. Да и для ваших детей это было бы очень хорошо; они научились бы труду и жили бы, не зная нужды и горя.

— Да… да… Это правда… — сказала вдова, соблазненная такой перспективой.

— Ах как это будет хорошо! — вмешался вдруг в разговор маленький Леоннек. — Как это будет хорошо! Я хочу ехать. Я буду там охотиться с Жако, ездить верхом, буду ковбоем…

— Хорошо сказано, мой мальчик, — похвалила его Колибри.

— Я хочу сейчас ехать, — настаивал Леоннек.

— Нужно подождать, пока будут окончены наши дела.

— Это будет не очень долго? — спросил мальчик.

— Нет, мой малютка. Месяца два, а… может быть, и меньше, — успокоила его Элиза. — Однако уже поздно. Пора идти, — продолжала она. — Итак, госпожа Порник, я считаю вопрос о вашей поездке в Америку почти решенным. До свидания, мадам. До свидания, дорогая Жанна, Ивонна. А ты, Леоннек, живее одевайся и идем к нам вместе с дядей Жако.

Колибри, в свою очередь, простилась, и все вчетвером вышли из домика на улице Лепик.

События быстро следовали друг за другом.

Агент Пенвен, установивший тщательный надзор за полковником Шамбержо, не терял времени даром. Собрать важные улики против полковника было тем легче, что вся его жизнь была соткана из грязных пороков и преступлений. При содействии Нюнюш, не подозревавшей, кто ее толстый и смешной клиент, Пенвен мог день за днем, шаг за шагом проследить все темные похождения Шамбержо и не упускал при этом случая пользоваться новейшими изобретениями, чтобы иметь неопровержимые, фактические доказательства его виновности. Миниатюрный фотографический аппарат и небольшой фонограф — последнее слово электротехники — оказались ему очень полезны.

С их помощью он получил несколько фотографических снимков и оттисков фонографа, точно воспроизводивших возмутительные сцены, из которых каждая в отдельности могла служить достаточной уликой для отправки на каторгу.

Дело близилось к концу — и Дэрош потирал руки, надеясь, что скоро пробьет час отмщения и кровожадный тигр получит возмездие за свои преступления, как вдруг произошло нечто совершенно непредвиденное.

Однажды ночью Пенвен возвращался после утомительного дня в свою квартиру.

Он благополучно добрался до дому и, убедившись, что за ним никто не следит, всунул уже ключ в замок двери, как вдруг получил сзади страшный удар по голове и упал замертво, не успев даже крикнуть.

— Готово? — спросил кто-то по-английски.

— Готово, он потерял сознание.

Первый поднес палец к губам и свистнул. Через две минуты к подъезду подъехала карета, запряженная рысаком.