Иван Коновалов - Сержант и капитан Страница 7

— Ничего, это я про себя, случайное воспоминание. — Никита ткнул пальцем мимо Карандыча. — Ага! Вон, Пырич ваш бежит, спотыкается, увешанный добычей.

— Не Пырич, а Тырич, — осторожно поправил Карандыч, — Ты уж имена не путай. Он свое имя заслужил. Даже из Елисеевского выносить умудряется. Нужный в нашем кругу человек. И сейчас, поди, прихватил чего-нибудь сверх твоих денег.

Тырич тяжело и радостно дышал, подергивая объемистыми пластиковыми пакетами в руках и притоптывая, как сноровистый конь, в предвкушении предстоящей выпивки.

— Ну, друзья мои, пойдемте вкусить этих даров с нашим новым другом, забыл спросить, как тебя зовут… — оборвал себя на полуслове Карандыч.

— Никита Корнилов.

— С нашим новым другом Никитой, который только что прибыл с боевых действий и не желает об этом вспоминать. А мы настаивать и не будем. Посидим, поболтаем, выпьем, закусим. Ну что, братва, ко мне двинем или подальше? В моих апартаментах, я думаю, менты беспокоить сегодня не будут.

Соратники ответили согласным мычанием, и вся компания двинулась. Никита чувствовал, что пьян, и в то же время ощущал удивительную ясность ума и был готов к диспутам.

Шли совсем недолго. Пару кварталов. Апартаментами Карандыча оказался четырехэтажный дом дореволюционной постройки, выселенный и готовый то ли под реконструкцию, то ли под снос. Карандыч называл его своим не только потому, что часто ночевал здесь. История намного причудливее. Карандыч рассказывал ее Никите по пути. Еще четыре года назад он жил в этом доме, в своей собственной двухкомнатной квартире. И супруга была. Оба учительствовали. Был сын. Он погиб. Его пырнули ножом какие-то подонки в день, когда он получил университетский диплом и шел домой после студенческой попойки. Это случилось недалеко, на Новом Арбате. Вскоре жена умерла. Сгорела за год. Карандыч запил и пьет до сих пор. Как-то случайно пропил квартиру, в пьяном угаре подписал какие-то бумаги каким-то хорошим людям и не заметил, как оказался на улице. Когда дом выселили, он решил ночевать и принимать гостей в своей бывшей квартире.

— Нет, бог на свете есть, что ни говорите, и он справедлив. Ведь я вернулся все-таки туда, где прожил счастливо больше тридцати лет, — говорил он, поднимаясь на второй этаж и ласково похлопывая по грязным перилам.

Никита же старался не задеть плечом стену или батарею ногой, чтобы не измазаться. Цементная пыль, потеки грязи, опилки, полузастывшие пятна олифы… В квартире было холодно, со стен свисали рваные обои, но пол был достаточно чистый. Окна законопачены и заклеены черной бумагой, чтобы свет не просачивался и не привлекал стражей порядка. Стол на кухне, застеленный свежими газетами, три табурета.

— Напоминаю, удобства на улице или, если уж невтерпеж, в квартирах этажом ниже, — сказал Карандыч, обращаясь больше к соратникам, нежели к Никите.

Быстро накрыли стол, нарезали колбасу, ветчину, сыр и хлеб, открыли банки с маринованными огурцами, кабачковой и баклажанной икрой. Почистили пару больших селедок. Ты-рич с гордостью лично вскрыл три банки шпрот, украденные сверх данных денег Карандыч подмигнул Никите. Сели и разлили водку по чистым стаканам. Чтобы их помыть, Тырич специально украл маленькую бутылочку минеральной воды без газа. Хозяин предложил Никите сказать первый тост и тот, неожиданно для себя, согласился. Он сказал просто:

— За то, чтобы всем нам было куда вернуться. И неважно, когда.

Общество оценило и выпило, не закусывая. Потом следовал тост за тостом. За победу советской власти, за одновременное исчезновение всех покрышек на всех милицейских колесах, за один час пропавших продавцов и охранников во всех продуктовых магазинах. Тырич так прямо и сказал:

— Да. Я думаю, что мы всего за один час обеспечили бы себя жратвой и выпивкой и после никого бы не беспокоили, и проблема бездомных в Москве была бы решена на один год точно.

Карандыч заметил, что Тырич утопист. И Тырич ответил, что учителю рисования, конечно, виднее. Поймав Никитин взгляд, Карандыч пояснил:

— Был учителем геометрии и, по совместительству, рисования. Потому и кличка Карандыч, от слова карандаш. Ты, Никита, не удивляйся нашим нравам. Вот смотри, Викторыч, — он указал на одного из не обозначенных ранее, — бывший прапорщик Советской армии, тоже жизнь скрутила, вертану-ла и обрушила. Тебя-то тоже не пожалела. Сам-то среди нас не боишься оказаться? Убогих и сирых?

Никита утвердительно и пьяно мотнул головой:

— Боюсь.

— Так ты не бойся. Ты не окажешься, не тот ты человек. Ты волк, только книжек много ненужных прочитал, потому и мучаешься. Ты и на войну поперся, чтобы доказать не кому — нибудь что-нибудь, а себе одному, без свидетелей, весь смысл жизни без остатка. Найти и доказать. Нашел?

Никита честно признался, что так все и было, но ни смысла, ни правды он там не нашел. И себе ничего не доказал, что всего обиднее.

Про последнего члена компании Карандыч рассказал, что он такой бомж, что на него пробы ставить некуда, и вообще, пошел он к черту. Ни биографии у него, ни желания жить. Козел пролетарский.

— Карандыч, х-х-х-хороший ты человек, но скучно мне с вами, пойду я, — изрядно выпивший Никита привстал, с трудом опираясь на стол.

— А ты постой. Правильный ты парень, таких теперь редко встретишь. Тебе с нами не интересно, и это хорошо. Но за то, что ты по-человечески с нами повел себя сегодня, за то тебе большое человеческое спасибо. И хочу, Никита, за простоту и человечность твою подарить тебе одну штуку из прошлого, которая пролежала в этом доме в деревянных перекрытиях гораздо дольше, чем я здесь жил.

Карандыч с ловкостью обезьяны залез на табурет и начал рыться на антресолях. Спустился вниз с чем-то, обернутым в ветхозаветные материи. Спустился и вручил Никите.

— Вот, бери. Это дневник одного стоящего человека. Он погиб давным-давно. Я читал эту тетрадку и понял, что для того, у которого сил хватит и на приключения, и на путешествия, она в самый раз. Вручаю ее тебе и рекомендую прочитать внимательно. Очень внимательно. Потому что твоя фамилия Корнилов.

Никита развернул тряпье, похожее на застиранные фланелевые портянки, и увидел средней толщины тетрадь в плотной синей кожаной обложке. Он открыл ее. Строчки хорошо читались, но он не мог разобрать ни одной. Пьяные глаза разбегались в разные стороны. Буквы прыгали, наталкиваясь одна на другую, и пытались бежать. Никита закрыл тетрадь:

— Зачем мне это барахло? Какие приключения? О чем ты говоришь? С меня хватит приключений с путешествиями!

Карандыч качнулся, пьяно вдохнул-выдохнул и попытался сформулировать: