В. Редер - Пещера Лейхтвейса. Том третий Страница 7

Ганнеле не хотела появиться между разбойниками, не обвенчавшись действительно с Резике. Это было легче пожелать, чем исполнить. Где найти священника, который согласился бы их повенчать? Лейхтвейс решился ради своего товарища обратиться с этой просьбой к пастору Натану, но последний, никогда не забывая оказанной разбойником услуги его любимой сестре Розе, все-таки отказался.

— Я не могу их повенчать, — серьезно сказал он Лейхтвейсу. — Этим я согрешу перед моим церковным долгом и, мало того, перед собственной совестью.

Оставалось только прибегнуть к помощи Бруно. Хотя он уже давно был исключен из священнослужителей и не имел права исполнять церковные требы, но он в свое время принял посвящение, был священником и чувствовал в себе призвание отправлять церковную службу, когда этого требовала необходимость. Ганнеле, после некоторого колебания, согласилась с таким толкованием. Свадьба должна была сопровождаться большим торжеством. Ганнеле клялась, что задаст такой пир, который затмит все празднества герцогского двора.

За последние недели Ганнеле сама распространяла и содействовала распространению слуха о том, что она собирается переселиться во Франкфурт-на-Майне, и однажды созвала к себе всех бедняков Бибриха и Доцгейма, обещая на прощание угостить их на славу. Она разослала более ста приглашений, и все приняли их с радостью и удовольствием. Из Висбадена она выписала несколько поваров, предоставив в их распоряжение большую кухню в подвальном этаже. Они там должны будут варить, жарить, печь, чтобы как следует накормить многочисленных гостей. Провизии и разных запасов было накуплено в огромном количестве, и все это сложено в кладовые.

Оставалась только одна ночь до свадьбы. Через двадцать четыре часа Ганнеле соединится с Отто навеки и заживет с ним в пещере, под защитой Лейхтвейса. По ее просьбе в эту ночь Отто не должен был приходить к ней. Весь вечер в доме царила страшная суматоха; утром должны были явиться повара, так что присутствие разбойника в доме было небезопасно. В полночь Ганнеле легла спать, последний раз в одиночестве, последний раз в доме рыжего Иоста. Будущую ночь она заснет уже в пещере, и простое мшистое ложе, ожидавшее ее там, казалось ей прекраснее и уютнее мягкой постели с белыми подушками, на которых она покоилась теперь.

Ганнеле находилась одна-одинешенька во всем доме. Заперев внутренний засов больших ворот, она оставила калитку, ведущую из сада в дом, открытой, чтобы служанка, дочь вдовы Больт, спавшая в беседке, могла утром войти и разбудить свою хозяйку. Стояла чудная лунная ночь. Яркие звезды сверкали на небе, заглядывая в окна спальни молодой вдовы. Ганнеле лежала на постели, подперев голову рукой. Но она не спала. Желанный сон не хотел сомкнуть ее глаз. Она была так возбуждена, что отчетливо слышала биение своего пульса, чувствовала напряжение своих нервов и горячий прилив крови к сердцу. Перед ней прошла вся ее прошлая жизнь, и в воображении носились картины радостного будущего.

Когда-то Ганнеле представляла свою жизнь совсем иною, и она действительно сложилась бы совсем иначе, если бы бессердечный старый мельник Резике не запретил своему сыну жениться на ней. Если бы старик был разумнее, то она была бы теперь молодой хозяйкой мельницы там, наверху. Отто остался бы порядочным человеком, всеми любимым и уважаемым, и они вели бы жизнь спокойную и счастливую. Не ее вина, если все сложилось совсем по-другому. Она должна следовать за любимым человеком, а так как он разбойник, то ей приходится стать его подругой; назначение каждой замужней женщины быть всегда при муже: в богатстве и бедности, в радости и горе. Но не могла ли она быть счастлива и без Отто, не будучи его женой? Не было ли на свете человека, который любил бы ее так же, как Отто, даже, пожалуй, еще больше? Она думала о скрипаче Франце. Постепенно вырисовывался перед ней образ несчастного, хромого юноши; она видела его грустные глаза, с укоризной устремленные на нее… Да, скрипач Франц горячо любил ее, и в ответ на его любовь она разбила его сердце.

Вдруг Ганнеле почувствовала у себя слезы на глазах. В душе ее шевельнулось раскаяние. Она не могла не сознаться, что несправедливо и жестоко мучила своего лучшего и преданнейшего друга и добродетеля. С тех пор как она стала женой рыжего Иоста, она тщательно избегала Франца. Она не могла выносить его грустных и укоризненных взглядов, которые скрипач останавливал на ней. Они, как острый кинжал, вонзались ей в сердце. Она не объяснила ему, почему сделалась женой Иоста, она не призналась ему, как Отто Резике, каким образом рыжий Иост овладел ею. Но должен ли был скрипач Франц презирать ее? Не считает ли он ее скверной женщиной, легкомысленной и корыстолюбивой? Хотя она сама давно уже не видела его, но знала от жителей Доцгейма, что со времени ее свадьбы скрипач Франц бродит как привидение, бледный и больной, что он каждую ночь ходит в пустой дом, в котором она когда-то жила с умалишенным дедом, и там изливает свою скорбь в надрывающих душу звуках своей скрипки. Сколько раз прежде Ганнеле слышала его чудную музыку, сколько раз она вызывала у нее слезы умиления! И как тогда отражался на лице самого музыканта непритворный восторг. Да, этот человек был великий артист, самим Богом одаренный. Ему стоило только пожелать, чтобы выйти на путь блеска и славы, который принес бы ему богатство и почести. Но он не сделал этого. Он пренебрег предоставившимся ему случаем, потому… потому что Ганнеле не захотела следовать за ним. Из-за нее он пожертвовал своим счастьем, он отказался от известности и славы, столь дорогих для каждого артиста.

О, эта музыка бедного Франца! Ганнеле, лежавшей в постели, казалось, что она и теперь еще слышит ее. Положительно, полная тоски и страсти мелодия доносилась до нее снизу. Как очарованная, подняла Ганнеле голову и слушала… слушала дивные звуки, которые неслись к ней теперь только во сне. Но какой чудный, блаженный сон! Последний раз перед тем, как спуститься в мрачное подземелье разбойников, она услышала эти божественные звуки в своем воображении. Воображение… Сон… Да так ли это? Не слышит ли она в действительности скрипку Франца?

Ганнеле приподнялась на постели, прижала руки к беспокойно бьющемуся сердцу; губы ее приоткрылись, в глазах появился какой-то странный блеск — она вся превратилась в слух, она слушала, слушала без конца пленительную мелодию… Нет, это не сон! Это действительность! Внизу искусная рука заставляла петь струны, и во всем Рейнланде только один человек мог так передать в звуках чувства, жалобы и рыдания истерзанной души, и этот человек — товарищ ее юности, скрипач Франц. Одним прыжком Ганнеле вскочила с кровати. Дрожащими руками накинула она на себя юбку и, не прикрыв ничем плечи, бросилась к окну, осторожно раздвинув занавески.