Леонид Платов - Каменный холм (сборник) Страница 7

Из-за стола президиума поднимается коренастый, плечистый человек. Отложной воротник рубашки придает его открытому лицу еще более доброе и веселое выражение. "Спасибо, товарищ Ганс!" — говорит он и перегибается через стол, чтобы пожать Герту руку. Пальцы у него настоящие клещи, а на ладони ощущаются затвердения, по которым, даже не зная биографии Тельмана, можно догадаться, что в прошлом он был рабочим-металлистом.

"Эрнст Тельман поблагодарил меня и пожал мне руку!" Эту фразу заключенный повторяет много раз, поворачивая и так и этак, вдумываясь в ее смысл до тех пор, пока боль не отходит куда-то далеко и голова не делается легкой и ясной, как всегда.

Что ни говори, он, Герт, счастливый человек. Тельман пожал ему руку. Мало того: он видел самого Сталина, великого Сталина, друга и защитника всех угнетенных, стоявшего на трибуне в своей солдатской шинели и доброй отцовской улыбкой отвечавшего на восторженные приветствия проходивших мимо демонстрантов.

— Сталин! Сталин! Я вижу Сталина! Вот там — Сталин! — кричал малыш в самое ухо Герту и указывал ручонкой направо, в сторону мавзолея, хотя все, кто был на площади, смотрели только туда.

И снова — в который уже раз! — перед закрытыми глазами Ганса Герта, немецкого коммуниста, встает Красная площадь. Кругом колышутся знамена и портреты деятелей советского государства. Рядом широко шагают рабочие химического завода. А на плече, крепко держась за волосы Герта, подпрыгивает русский мальчик Хлебушко…

— Хлебушко! Хлебушко! На помощь, Хлебушко! — запекшимися губами шепчет заключенный, лежа навзничь на тюремной койке…

Гвардии капитан Глеб Васильев приблизился к Герту за это время еще на сорок или пятьдесят километров.

Передний край проходил сейчас через маленький придунайский городок Тулльн, расположенный к западу от Вены. Гитлеровцы дрались уже без всякой надежды на победу, но с удесятеренной мстительной злобой. Стоя обеими ногами в могиле, пытались по-прежнему убивать, лишь бы чувствовать себя живыми.

Берег Дуная был изрыт укреплениями. Фашистские снайперы прятались в камышах. А в ночь под Первое мая вблизи огневой позиции гвардии капитана Васильева сброшено было пять парашютистов. Одного из них удалось захватить живым, и Васильев допросил его сам, прежде чем отправить в штабарм.

Выяснилось, что на западной окраине Тулльна дрались сведенные в роту ортляйтеры, окружные начальники, которых готовили для Остланда и других оккупированных областей. Кроме того, были курсанты венского училища унтер-офицеров и пилоты.

— Ортляйтеры… Это хорошо, — задумчиво сказал Васильев.

Сидевший с ним рядом гвардии лейтенант Хохлов кивнул. Не было больше у фашистской Германии оккупированных областей, — недоучившимися кандидатами в губернаторы подпирали фронт.

— Спешенные пилоты — тоже неплохо, — улыбаясь, заметил лейтенант. И это было понятно. Враг агонизировал. Врагу не хватало воздуха. Всюду на аэродромах, мимо которых проходили советские войска, валялись разбитые фашистские самолеты, а воздушная гвардия Гитлера — пилоты сражались в пешем строю, как кроты зарываясь в землю.

— А черноголовцы есть? — помолчав, спросил Васильев.

— Битте? — переспросил пленный, искательно вытянув шею и подавшись вперед со стула. Тощее лицо его лоснилось от пота. Он не все понимал, что говорил Васильев, но старался отвечать кратко и точно, как учили в военном училище. Он очень боялся, что его расстреляют.

— Ну, эсэсовцы… Дивизия "Мертвая голова" — "Тотенкопф"…

— А, "Тотенкопф", "Тотенкопф", — заторопился пленный.

Да, подразделения дивизии СС "Тотенкопф" до последнего времени сражались под Тулльном. Несколько дней назад их стали оттягивать в глубь обороны.

— Куда?

— Поговаривали о реке Энс… Это южный приток Дуная. Пересекает коммуникации…

— Знаю…

Васильев приказал увести пленного.

— Город Энск… Станция Энская… Теперь еще какая-то река Энс, — пошутил Хохлов. — А придем к ней, самая обычная река окажется — коричневая, холодная, мутная…

Он увидел по лицу своего начальника, что тот не расположен шутить, и переменил разговор.

— Встречались с этой "Тотенкопф", товарищ гвардии капитан?

— Как же!

— А где?

— Впервые под Харьковом, в 1943 году. Начинал там войну…

— То-то смотрю, всегда ею интересуетесь.

— Хочется словечком переброситься.

— Перебросились уже не раз… Помните, под Ортом видели с вами эту эмблему на трупах — череп и кости? Потом под Веной, в Манке…

— Мне, знаешь, хочется так повстречаться, чтобы несколькими залпами все наше знакомство прикончить!

— Это бы хорошо.

— А теперь их черт зачем-то на Энс унес.

— Может, новый рубеж будет на Энсе? — предположил гвардии лейтенант.

Васильев нагнулся над картой.

— Или важный секретный объект защищают? — продолжал гвардии лейтенант, с любопытством приглядываясь к голубенькой змейке, которая, делая резкие зигзаги, подбиралась с юга к Дунаю.

Осторожно, синим карандашом, Васильев вынес на карту две буквы — "МГ". Потом подумал и вывел рядом знак вопроса: сведения, сообщенные пленным парашютистом, были не проверены.

— Рубеж там или объект, — сказал он рассудительно, — а надо нам с тобой поспешать на Энс. Уж я сразу угадываю: где эта "Мертвая голова" появилась, там самая главная фашистская мерзость, там самое гнездо змей и есть…

В тюремном госпитале Герт имел возможность обдумать свое положение.

Судя по словам Каннабиха, тот предполагал продолжить опыты, которым придавалось большое значение. Тем более нужно им помешать. Во что бы то ни стало остановить преступную руку, занесенную над людьми!

Теперь от обороны предстояло перейти к нападению. Герт твердо решил перенести борьбу из вольера внутрь дома, непосредственно в кабинет самого профессора.

Для этого, конечно, надо использовать пребывание в госпитале, где надзор за Гертом менее строг. Времени мало. Восьмого мая истекает срок, после которого опыты будут возобновлены.

Ничем не выдавая своего лихорадочного возбуждения, Герт жадно приглядывался и прислушивался ко всему, что творилось вокруг него.

По обрывкам разговора, по лязгу ключей в коридоре, по звуку шагов над головой он довольно хорошо представлял себе расположение комнат в доме.

Лазарет помещался в первом этаже. Здесь же держали заключенных. Лаборатории и кабинеты находились на втором этаже. Во дворе во флигеле жили эсэсовцы. Можно было догадаться о том, что поблизости расквартирована их часть, потому что состав надзирателей беспрестанно обновлялся, а по утрам и вечерам доносилась со двора громкая команда, подававшаяся при смене караулов.