Виктор Сафронов - Алмазная цепь Страница 72

Он сделал незапланированную паузу, подошел к столу, хлебнул водицы.

- Мои хлопцы, стали уже тебя бояться, это говорят всадник, хоть с головой, но без коня и… телесной оболочки, — он рассмеялся. — Ты, классных оперов, превратил в институтских благородных девиц, пугающихся собственной тени.

Я все ждал, когда этот весельчак закончит представление и перейдет к делу. Из-за всего происходящего у меня стала нестерпимо болеть, просто раскалываться голова.

- Халявченко, — вдруг гаркнул он. — Вишь человек с дороги, давай, мечи на стол продовольствие и фураж.

Почти мгновенно на столе появилось известное сало и фирменная курдупелевская колбаска… Намытая зелень и заветная четверть с самогоном.

ГЛАВА 65

Под «охи и ахи» сводок с поле раздающиеся из радиоточки, выпили по стакану. Глядя в потолок и в общую тарелку, похрустели огурцом.

По-прежнему, общих тем для обсуждения не находилось

Выпили по-второму.

Хмель начал разъедать меня изнутри, как вредная ржа. Налег на сало, единственное спасение в такой ситуации.

Тем не менее, несколько суток, не жравши, и я теплый. Чуть не падаю под стол. Это вам, ребятки, не теплое саке, это местный самогон из хлебных и других полезных злаков и монокультур.

- Ну что, танцы здесь будем устраивать или веселой гурьбой завалимся в клуб? — я начал требовать к хлебу еще и зрелищ и… плотских удовольствий. — Подеремся с местными парнями, за честь благородной дамы? Чего молчите, как на похоронах Советского Союза? Или вам, как и тогда, все по фиг?

Вот это дисциплина. Я балагурю, выгадываю время, а разговаривать да просто отвечать мне, разрешено только их командиру. А он, выпив, впал вместе со мной в некий своеобразный ступор… Набычился, белки глаз покраснели, синяки на побитой роже стали желтыми… и молчит… накаляется.

Что-то еще говорю, а сам глазами по сторонам интересуюсь. Вспоминаю. Где, какие вещи стояли? Имеются ли следы крови на полу или на потолке?

Судя по всему, полковник жив. Это радует. Но почему он не бежит обнять дорогого гостя? Странно.

- Что ты, сука, зыришь, что, мудило, вытаращился… Еще… Бляд…га, высматривает здесь что-то, — вдруг неожиданно брызгая слюной, недоброжелательно обратился ко мне Старшой. — На этот раз не выскочишь. От меня дважды, еще ни кому не удавалось сбегать… Т-л-лько… под землю…

Э, браток, а ты с двух стаканов-то, окосел и лыка не вяжешь. Это я думаю, но вслух мысли, не высказываю. Говорить, вооруженному и ранее обиженному пьяному, что он пьяный и вдобавок, дурной, как пень… Исходя из собственных интересов сохранения жизни, нет, этого делать не следует.

Старшой попытался встать, но задница оказалось тяжелее головы и никак не хотела выпускать его из-за стола.

- Так мы, что? Пить будем или только продукты изводить? — как можно более заплетающимся языком, спросил я. — Давай, тогда перед сном, шарахнем еще по стакану и на боковую? А?

Когда пьяному, считающему, что он умнее собутыльника говоришь одно, он обязательно сделает наоборот. Я стараюсь вывести его на противоположное действие. Но пока бестолку.

Он наливает… Больше выплескивает на стол, чем в стаканы.

Опять мы с ним выпили по стакану вкуснопахнущей жидкости. Нутро, каждый свое, прожгли основательно.

После чего, мне пришлось валиться на бок и под собственный храп, слушать о себе разные мнения.

Приводить и повторять услышанное не буду. Гадости и непотребства, хотя Старшой и защитил меня от нападок того, кого называл Халявченко.

- Слабачок, а шеф? — простуженным голосом заявил он. — Хлипкий фраерок оказался… Слушай! Может это… Не он тогда, увел бабу и стреножил наших дурней?

- Сам ты, фраерок, — полностью трезвым голосом ответил ему Старшой. — Он не жрал давно, а на тощий желудок, этот «адский лесоповал» кого хочешь угробит. Итак… Со мной наравне, три стакана сумел одолеть. Если бы не сидящий во мне антидот, я бы сейчас спал рядом с ним.

- Так давай вкатим ему сыворотку, — опять что-то гадкое предложил Халявченко. — Пусть скажет, что ты от него добиваешься и сдадим его местным ментам… Им, радость и почет — нам, проблема с плеч и уважение.

- Все-таки, Халявченко, неприятный ты тип, — это наш с тобой коллега, почти сослуживец, а ты так к нему относишься, — благородно произнес Старшой. После добавил — Пьяного сыворотка не берёт.

Мне его резоны понравились.

Наконец-то я понял, что никто меня сонного в капусту крошить не будет. С чувством исполненного долга, поевшего и подгулявшего за линией фронта разведчика «уснул» прямо за столом.

Приятных мне сновидений.

Спустили меня в какой-то подвал… Там же находился и старичок Курдупель.

Поговорил с дедулей по душам. Выяснил причину, такого к себе ласкового отношения и попробовал спать. Получилось отменно.

ГЛАВА 66

И снился мне сон. Что будто бы новый правитель, устав бороться с ядовитыми ростками демократии, повсеместно по всей стране, ввел сухой закон. И будто я, сидя на подоконники своего храма, прочитал это в газете.

Опечалился, загрустил я от таких известий. Но вовремя взял себя в руки… А потом, взял за руку сына, Аллу с Ксюшей и пристроил в хвост импровизированной колонны. Нацепил на грудь найденную бляху с мастерком и циркулем, и пошел таким макаром, в магазин за спиртным продуктом.

Чинно-благородно подошли, очередь растянулась на две трамвайные остановки…

Народ, увидев меня с бляхой, в окружении свиты и почетного эскорта, расступается…

Я без очереди подхожу к прилавку. Веду себя с достоинством и без спешки. Хлопнув о прилавок стопкой кредиток, говорю продавщице (ну, вылитый Курдупель, только в кумачовой косынке и вязаном фартуке): «Пять бутылок первака».

Продавщица (ну, вылитый Курдупель) довольно фамильярно отвечает в мой адрес: «В одни руки, только два предмета — зубную щетку и крем для обуви… — и щурясь на яркий свет, снизу небрежно добавляет. — Проходите мужчина… Не создавайте криминогенной обстановке в районе моего стратегического базирования…»

На такое неуважительное к себе отношение, я начинаю трясти бляхой и брызгать на продавщицу слюной. Во весь голос требую уважения к личности, намекаю на кой-какие связи, свой статус и заслуги перед отечеством.

В ответ слышу твердое и неизменное: " Продам только два предмета — зубную щетку и крем для обуви.»

Схватил я продавщицу за грудки… Сын плачет, Алла раздосадована, что в ее присутствии, я позволяю себе, хватать посторонних женщин за грудь… Она же тянет меня из магазина прочь…