Дервиш света - Михаил Иванович Шевердин Страница 72

— Ну, я вас прошу!

— Невозможно, ханум. Лола-атын. При всем уважении… Примите от нас вот это. — Намаз показал на выдвинувшихся на колышущегося моря цветных, пышных халатов, бархатных поясов, золотых уздечек сильных, здоровых джигитов в белых войлочных с черным бархатом киргизских шапках, которые несли на плечах ковровые сумки, свернутые тюки…

— Распахните, госпожа, двери перед дарами, — гнусаво вдруг запел белолицый муллабача, в котором Ольга Алексеевна не сразу признала Мирзу. Он почтительно помог от крыть створки обитой дерматином двери.

Он воззрился при этом на медную, начищенную до золотого блеска дощечку и громко, хвастая своим знанием русского языка, прочитал:

«Доктор Иван Петрович»… Почет и уважение! Давай!

Возглас относился к джигитам. Они бросили тюк и мгновенно по ступенькам раскинулся темно-гранатовый текинский ковер. Скинув кавуши, по нему в комнату вбежали джигиты с подарками. Они завалили переднюю коврами, конской дорогой сбруей, дорогими чапанами, полосатыми чувалами, туго набитыми тюками.

А поверх всего, поверх горы из ковров и хурджунов с поклонами, возгласами, славословиями самолично Кагарбек и Намаз поставили завернутые в расшитые узорами бельбаги два гигантских керамических блюда с пловом, имевшим такой свежий вид, будто его выложили сию минуту из чугунного котла с раскаленного еще очага. Невольно вдохнув соблазнительный аромат, смущенная, сконфуженная Ольга Алексеевна воскликнула:

— Господи боже мой, а это еще что?

— Угощение их высочества эмира. Господин доктор поторопился уехать из благородной Бухары, так и не отведав угощения их величества. Так не полагается. Примите же.

— И вы везли плов за пятьсот верст… Так? Как вы умудрились? Беспокоились.

И голос муллабачи Мирзы, звонкий и чистый, прочитал молитву на арабском языке. Его Ольга Алексеевна не понимала и потому могла только догадываться, что это благодарственная молитва.

Затем Мирза на чистом русском языке объявил:

— Разрешите вам, уважаемая Лола-атын, вручить из-за отсутствия доктора вот это, присланное канцелярией их величества Сеид Алимхана.

Он передал все еще не пришедшей в себя Ольге Алексеевне лаковый ларец с арабской надписью.

Ольга Алексеевна стояла с ларцом в руках, не зная, куда его девать, что сказать.

Но тут все чалмы разом склонились в поклоне, гимназистов вежливо ссадили на землю, вельмож мгновенно подсадили на лошадей, и, подняв облако пыли, вся пышная кавалькада на рысях двинулась к Каттакурганской улице и свернула от базарчика направо в сторону Лагерного шоссе, сопровождаемая толпой ребятишек и зевак.

— Ой, худо́! — проговорил поливальщик, опираясь на свое поливательное деревянное приспособление. — Ну и зрелище! Ну и тамаша! Столько золота! Столько бархата!

Замечание относилось к исчезнувшему в конце улицы вельможному посольству эмира Бухарского.

В ларце китайского редкого лака оказалась эмирская награда доктору за Каратаг — золотая звезда. Указ о награждении — «Фетва» — нашелся позже в ковровом хурджуне.

— Алимхан!.. — говорили про эмира в Белом доме. — Какой там хан!… Уездный начальник. Пристав Бухарского уезда.

И Алимхану порекомендовали отметить труд русского доктора, чтобы не было лишних разговоров о жестокости, бессердечии, равнодушии местного гиссарского начальства. И вот вручили, всучили доктору звезду, которой чаще всего эмир награждал своих конюших, ростовщиков; банкиров и… гулямов бачей.

Будь доктор дома, он ни за что не принял бы эту звезду.

— Этот Кагар, — рассказывала Ольга Алексеевна, — до того важничал, до того пыжился. Даже не соизволил признать. Со времен Тилляу распух, раздулся «золотой болван». И не пожелал даже пиалы чая выпить. Дескать: «Увы, мой мозг пересох от дорожной пыли и невзгод пути из Бухары». И Намаза утащил, не дал задержаться. Все в страшной спешке, набросали, свалили что куда и… бежать… Словно собаки за ними гнались.

III

Время хитрит с сынами Адама, обольщая их радостями.

Абу аль Аттари

Африканская жаркая пустыня Данакиль, что рядом с пышущим зноем Красным морем, мало чем отличается от Каракумов. Разве только кочевники в ней почернее лицом, цвет которого оттенялся белизной бурнуса. Но в остальном разницу трудно усмотреть.

И доктор Иван Петрович, заброшенный судьбой и высокими правительственными инстанциями Петербурга в район гибельной Асмары — он возглавил русскую медицинскую экспедицию в Абиссинию, — поразился, услышав за стеной палатки родную узбекскую речь.

До Туркестана тысячи верст, но явно кто-то резко, решительно спрашивал, а Алаярбек почтительно, но твердо возражал.

— Начальник спит. Не велел будить.

— Буди!

Топот коней, шум смятения в лагере заставили Ивана Петровича вскочить с походной койки и натянуть сапоги.

В окрестностях Асмары было крайне беспокойно. Только вчера абиссинская администрация бежала. Ходили слухи о приближении войск Махди, которые не очень-то щадили христиан-эфиопов.

Ходили слухи, что император Эфиопии Менелик II, лечить которого доктор был приглашен, внезапно скончался, что Британия, Франция и Италия, воспользовавшись этим, снова вторглись в страну и вызвали тем самым недовольство и восстания.

Доктору мало было до этого дела, но, с точки зрения воинственных и безумных в своем фанатизме последователей Махди, он был гяуром, и встреча с воинами пророка не сулила ничего приятного.

Вчера вечером проезжали какие-то итальянцы-военные и в страшной спешке предупредили, что врачебная экспедиция Российского Красного Креста должна поспешить в порт Массау. Но доктор имел, как он думал, немалый опыт работы среди правоверных и отнесся к предупреждению итальянцев со снисходительным пренебрежением.

«А сейчас — не слишком ли я понадеялся на авторитет медицины?» — подумал он.

Он откинул полог и вышел. Было еще темно, и он почувствовал себя пигмеем перед гигантским, как ему показалось, всадником, прямо вплотную наехавшим на палатку.

За ним на фоне светлого предрассветного неба черным частоколом стояли пики десятка других великанов.

Люди молчали. Но ржание коней, топот копыт, вопли, разносившиеся по лагерю, создавали такой шум, что доктор с трудом понял слово, произнесенное гигантом-всадником:

— Смерть неверным!

И неудивительно, что доктор машинально поднял руку, чтобы защитить голову от удара. Но меч-клинок не опустился, и тот же голос, к невыразимому облегчению доктора, прокричал:

— Опустите мечи! Здесь друзья мусульман!

Величественный всадник спрыгнул на землю и обнял доктора с возгласом, который, наверное, слышали во всем лагере.

— Ассалом алейкум, доктор Иван! Благодарение всевышнему, что первый, кого я увидел, оказались вы.

И, оторвавшись от доктора, он зычно крикнул:

— Пальцем никого не коснитесь! Вернуть добычу! Все по местам!

Уже сидя у очага в палатке, доктор смог прийти в себя и оглядеться. Нападение бедуин по своей внезапности можно было сравнить лишь с землетрясением. Еще изумительнее оказалась встреча доктора с добрым знакомым визирем Сахибом Джелялом в облике воинственного аравийского бедуина.

— Да, я Махди… Тот самый Махди, имя которого нагоняет страх и ужас на