Владимир Буров - Тэтэ Страница 74

Одно беспокоило Василия: продолжение ситуации, в которую он входил, не зависело от его желания. Она развивалась сама собой. Нет, не совсем так. Он именно так и хотел, чтобы было. Но хотел только потому, что иначе МЕЧТАТЬ было неинтересно. Только в беспечном, дремотном состоянии удавалось войти в другое время.

Опасность была, пожалуй, только в ВЫХОДЕ из времени. Пока что это происходило само собой. Но вот, что будет, если уйти далеко. Вдруг не удастся вернуться. А?

Он вышел за ворота Лагеря и подумал, что первой СЦЕНОЙ перехода на Новую Землю являет Война. Почему? Убито много людей. Следовательно, много жизненных временных каналов освобождается. Ему казалось, что это так. Он заочно влюбился в Героиню Романа Альбину. И стал думать о том, что как бы это было хорошо, если бы они вместе сражались в Гражданскую Войну. Она была бы Анкой-пулеметчицей, а он Чапаевым или Петькой. Хотя это маловероятно, думал Василий. Он шел по грязной дороге и мечтал.

В каком году жила Альбина точно он не понял. Это неизвестно. Зато война с фашистами имеет довольно конкретный временной интервал. Если бы… Значит, он вошел в То время. Не могли же эти ребята знать, о чем он думал? Хотя некоторые записи он сделал на Зоне. Но не Эти.

Василий не знал, что сбитый Ангел Платон смог вычислить его координаты. Он послал Полковника и Итальянца, чтобы они первые его встретили при выходе из Лагеря. С помощью Василия надо было узнать временной континуум Сказок Андерсена. Или ликвидировать его. Платон знал, что начало Пути расположено в ресторане Сказки Андерсена. Вообще, он знал, что много Временных Узлов будет находиться в ресторанах. Там происходит чрезвычайно высокий выброс энергии. Поэтому и своей базой он сделал ресторан на Тверской.

Василий хотел спросить мужика, кто же сейчас сидит в Кремле, но не решился. Вдруг он неправильно понял этого мужика. Эстэ умер в тридцать пятом! С какой стати?

Через полчаса они поехали. В кабине было тесно, и Полковник сказал:

— Итальянец, лезь в кузов.

Тот полез. Василий боялся, что его заставят ехать в кузове. Ветер, холодно. Но его Полковник оставил в кабине. Почему? Он им так нужен? Зачем? Или просто неудобно гостя отправлять в кузов? Скорее всего, конечно. Они долго ехали молча. Курили. Наконец, Василий спросил:

— Чем болел Сталин перед смертью?

— Чем? — Полковник повернул голову и несколько секунд смотрел на Василия. Даже чуть с дороги не съехал.

— Смотрите на дорогу! — крикнул Василий, — сейчас мы съедем в кювет.

Полковник резко крутанул руль вправо, и машина едва не улетела в кювет на другой стороне дороги. Он с трудом выровнял Полуторку. Некоторое время даже ехали боком. Итальянец застучал по крыше.

— Полковник, ты меня угробишь. Ты — слово на х с приставкой: о — что ли? Дай-ка я сяду за руль.

— Хорошо, — ответил Полковник.

— Останови, я пересяду.

— Хорошо.

— Так останови машину-то!

— Позже, — ответил Полковник и, прежде чем закрыть окно, добавил: — Сиди пока там и держись крепче.

Итальянец что-то прокричал, но Василий не понял, что именно.

— Дело врачей.

— Что, простите, не понял? — Василий наклонился к Полковнику.

— Эс умер потому, что врачи отказались верить очевидному. Трусливые собаки!

— Эстэ забеременел, а они лечили его от злокачественной опухоли.

Василий подумал, что Полковник шутит. На Зоне какими только шутками не перебрасываются.

— Забеременел? — переспросил он с улыбкой. И добавил: — У вас закурить нет? У меня махорка. А я ей не накуриваюсь. Горькая какая-то.

Полковник бросил на колени Василию еще не открытую пачку Герцеговины Флор.

— У вас такие? — удивился он. — Я думал Беломорканал.

— Пусть этот, — полковник потыкал большим пальцем в крышу, — курит Беломор. Больше он ничего не добавил. Долго молчал. Но потом все-таки рассказал: — Приехала из-за границы Плисецкая и дала несколько концертов Большом. Эс сначала хотел вызвать ее на Малую Дачу, но передумал. Ему захотелось посмотреть, как реагируют люди, то есть зрители на эту заводную куклу. Да, он так ее и называл: Заводная Кукла. Ну, сел, смотрит, его никто не замечает. Он даже сначала — слово на х с приставкой: о — слегка. Обычно овации минут по двадцать. Эс, Эс, Эстэлин! Мы тебя любим. Мы тебя хотим, мы только тебя желаем. Не надо нам хлеба, ты зрелищ давай!

— Неужели так и кричали, что им хлеба не надо?

— Конечно, а что тут удивительного? Правда, один какой-то — слово на х — раз крикнул, что в буфете давно уже нет Двойного Золотого.

— И чего?

— Ничего. Просто его утопили в бочке местного. Да и то, говорят, прокисшего. В общем, у многих челюсти отвисли. Смотрят это самое… — слово на б — как его? Ну, Равеля? Не помнишь?

— Болеро?

— Точно. Первое отделение Плисецкая танцевала на стуле. Все ждали перерыва. Думаешь, пива быстрей хотели попить? Нет. Все бежали занимать очередь в туалет.

— Зачем?

— Трахаться. Некоторые не могли уже терпеть и трахались прямо в туалетных кабинках. В начале второго отделения министр культуры Фирцева хотела встать и уйти. А как уйдешь? Сам Эстэ сидит, смотрит!

— Так и не вышла?

— Нет, упала в ложе между кресел.

— Сердечный приступ? — спросил Василий и закурил следующую сигарету Герцеговины Флор.

— Не только. Теперь многие с легкостью осуждают ее. Мол, не понимала высокого искусства. Не она не понимала, всё ее существо не понимало. Не понимал сам организм. Врачи потом говорили, когда обследовали Фирцеву в больнице, что распад органов у нее начался еще в театре. Уже в конце первого отделения она была приговорена. Как будто в нее попал яд толстого африканского скорпиона. Тогда и началось Дело Врачей. Надо же такую слово — на х с окончанием на: ю — придумать: после танцев Плисецкой организмы Первых и Вторых Секретарей, Кандидатов в Члены Политбюро и некоторых Министров начинают выделать яд. То есть эти люди будто бы травят сами себя. Представляешь?

— А Полные Члены Политбюро? — пересохшими губами спросил Василий. — На них яд, что ли, не действовал?

— Да также действовал. Только признаться сначала боялись. Мол, какая-то Плисецкая — и всем — слово на п с окончанием на: ц.

Фурцева умерла прямо в реанимации. А Эстэ дотерпел до самого конца. Говорят, во втором акте кончил семь раз.

— Семь раз? — как эхо переспросил Мелехов.

— Другие вообще бились в истерике, как потом на концертах Битлз. Ну ты представь, она на столе танцует Болеро, ноги поднимает и не опускает. Поднимает и не опускает!

— Как это?