Виктор Болдырев - Гибель синего орла. Приключенческая повесть Страница 76

— Давно это было?

— Деды, отцы, мы плавили. Потом Чандара говорил: «Духи сердятся, не велят золотыми пулями палить». Страсть хитрый Синий Орел, — посмеивается Илья. — Жуков на фактории менял. Чай, табак брал… полно продуктов, бисера возил. Поди, целый короб Жадному отдавал.

— Кому? Котельникову?

— Однако…

— Чертова золотая улитка!

Теперь понятно, почему торгаш так злобно встретил нас на Омолоне. Не он ли надоумил Чандару поджечь тайгу, преградить путь к золотым россыпям?

Глава 7. АМУЛЕТ

Мы не нашли золотоносных жил. Грандиозный завал перегородил тропу там, где были когда-то старинные выработки. Часть скальной стены рухнула, завалив ущелье фантастическим нагромождением глыб. По-видимому, в давние времена здесь был кратер вулкана, и теперь его стены разрушало время.

— Слабые горы стали, — удивляется Илья. — Десять лет назад тут крепкая стенка была, золота в белых жилах много рубили.

— Куда же золото подевали?

— Свинца не было. В камельке под скалой плавили, пули делали, крепкие — насквозь лося пробивали. Потом свинец на фактории меняли, бросили плавить. Чандара в ту пору шаманил, не пускал в долину Харги.

— В долину Харги?

Илья мнется, подыскивая правильный перевод, и говорит:

— Харги… все равно сатана у вас.

— Ого! Долина Злого Духа! Подходящее названьице. Стукнет глыбой по башке — не очнешься.

— Однако, дом у Харги здесь.

— Какой еще дом?

— Видишь, вон там живет.

Илья указывает посохом вверх на отвесную стену. Ничего не вижу, кроме гладкого темно-серого камня, пронизанного жилами кварца.

— Вверх, вверх гляди… Видишь, трещина и таях будто стоит.

В бинокль различаю темную расщелину в скальной стене, высоко над долиной. В расщелине торчит покосившийся шест. Трещина оканчивается черным отверстием скальной пещеры.

— Огонь, дым старики видели там давно, когда Синего Орла на свете не было. Золото рубить люди стали — Харги сердился, камни бросал, людей давил, огонь в пещере тушил.

— Странная пещера… Можно ли влезть туда?

— Аеи-и!.. — замахал руками старик. — Плохая скала, совсем круто, не птица — как полезешь?

Рассматриваю скальную стенку в бинокль. Подниматься в пещеру нужно по глыбам завала, дальше по скальному лбу высотой в пятиэтажный дом, затем втиснуться в трещину и преодолеть почти отвесную стену.

— Ну и круча!

В пещеру можно залезть лишь с альпийскими крючьями, владея скалолазной техникой.

— Постой, Илья, а кто же шест поставил в трещине?

— Однако, Харги, — лукаво щурится Илья. — Дерево, поди, сухое осталось…

— Нет, не дерево это.

В сильный морской бинокль ясно виден гладкий выбеленный временем шест длиной с добрый колодезный журавль. Кто втащил его на неприступную стену?

— И давно он стоит, Илья?

— Совсем давно, мальчишкой был — там же видел. Старики говорят: Харги тот кол таскал, дырку в скале делал. Давно это было — комары еще на свете не летали.

— Ну и заливают ваши старики, Илья! Комары летали на свете еще пятьдесят тысяч лет назад.

— Мудрые люди рассказывали — отсюда комары вышли. — Илья указывает посохом наверх, где чернеет вход в таинственную пещеру. — Пришел однажды Харги к Оксери — доброму духу, просит маленько хотя бы земли. Оксери ничего не давал, больно злой Харги — беды еще натворит. «Ну, если земли не даешь, позволь в Белую сопку кол забивать». Оксери соглашался — может, отвяжется, думал. Харги забил кол в скалу и вынул. Из дырки комары и мошки стали клубами вылетать. Тогда Оксери взял дымящуюся головню и заткнул дырку. Долго дымила гора, солнце темнила, все комары внутри пропали. С той поры люди дымом комаров душат. Харги головню тушил, в пещере жить стал. А кол крепко воткнул в скалу. Видишь — камень треснул.

— Интересная сказка… А кто же все-таки шест туда втащил?

— Кто его знает. Однако, Харги…

Солнце скрывается за темный скалистый гребень. Ущелье хмурится и чернеет. Вечерние тени скрывают пещеру. Эх, влезть бы туда, посмотреть, что хранят там скалы?

О восхождениях думать не время. Приходится возвращаться в грот, где остались готовить ночлег Пинэтаун и Нанга.

Идем назад. На тропе зажигается огонек — наши развели костер. Грот стал уютным жилищем. В очаге пылает огонь, освещая гладкие своды. Пинэтаун набрал целую груду высохших корней кедрового стланика, Нанга нарезала травы и приготовила мягкие душистые постели. Хочется есть, но продуктов нет ни крошки.

— Чай пить будем, — говорит вдруг Илья.

Кивая на брезентовую штормовку, старик посылает Пинэтауна за водой. В брезент можно набрать воды. Ручей близко, но в чем Илья собирается кипятить чай — не понимаю. У нас нет даже кружек.

— Смотри… хороший котел, — указывает Илья на углубление, выдолбленное в плоской глыбе. — Сюда горячее золото кидали, вода сама кипела.

Он кладет в костер камни. Пинэтаун притаскивает воду в непромокаемой штормовке, точно в бурдюке. Вместе с Нангой они выплескивают ее в каменную чашу.

— Вкусный чай будет… — Илья сучьями выхватывает из огня накаленные камни и ловко опускает в воду. Камни шипят, валит пар, вода бурлит. Илья высыпает из замшевого мешочка остатки чая. Вода темнеет.

Не думал я распивать чай из котла каменного века.

Луна взошла над долиной. Светятся граненые пики, белеет стена кварцевых скал. Глубокие тени падают на дно ущелья. Тихо в лунной долине, лишь где-то во тьме журчит ручей.

Тепло, уютно у костра. Спокойно на душе — в этом убежище нас не найдут.

— Скажи, Илья, на каком языке говорят ваши люди, кто они?

— Анаулы, однако…

Самодельная плошка выскальзывает из рук, обливаюсь горячим чаем.

— Не может быть, анаулы давно пропали, нигде их нет!

— Совсем мало осталось, — кивает Илья, — два рода только: Синие Орлы и Медведи.

— Вот так встреча!

Неужели нам посчастливилось напасть на след исчезнувшего племени?

Первые известия об анаулах привезли в Якутск колымские казаки триста лет назад. В одной из казачьих «отписок» 1644 года упоминалось, что в верховьях Чюндона (Большого Анюя) живут «писаные рожи» — татуированные лесные охотники и рыболовы, вооруженные луками, стрелами и копьями.

Семен Дежнев и Михаил Стадухин в 1648 — 1660 годах постоянно встречали анаулов в бассейне Анадыря.

Подобно североамериканским индейцам они покрывали свое тело татуировкой и приходились им родными братьями, так же как айваны американским эскимосам. Анаулы соединяли в себе расовые признаки обитателей лесов Америки и Азии, свидетельствуя о единстве происхождения коренных жителей двух континентов.