Геннадий Гусаченко - Покаяние Страница 79

— Ну, и что?! Поднатаскаешься, станешь классным опером… Я же знаю тебя по флоту. Парень ты хваткий… — сказал Филиппченко.

— Мы вятские — люди хватские! Семеро на возу — один подаёт, кричат: «Не заваливай!» — так, что ли? Ну, какой из меня опер? Да и кто меня возьмёт без специального образования?

— Диплом об окончании университета у тебя есть?! Этого достаточно для присвоения лейтенантского звания, — заверил Успангалиев.

— Офицерские серебряные погоны, пистолет, стрельба, схватки с грабителями, свет за шторами кабинета — романтика! При этом рыться в чужом белье за гроши…

— Приходится не только в грязном белье рыться, но и где похуже… Но ведь кому–то надо быть санитарами общества! Очищать его от мерзостей и пакостей. Охранять правопорядок и покой граждан от преступных посягательств, — убеждённо, с нотками правоты в голосе, сказал Филиппченко. Вот так же выступал он на комсомольских собраниях экипажа и потом первым нырял в трюм парохода на разгрузку угля. — Да, мы получаем грошовую зарплату, но работаем не за деньги, а по призванию… Знаешь, как во время войны… Шли добровольцами на фронт не за деньги, а Родину защищать…

— Ты же комсомолец… Смотрел фильмы «Жестокость», «Испытательный срок», «Место встречи изменить нельзя»? — напомнил Успангалиев.

Я вдруг увидел себя старшим матросом, а Витьку Филиппченко главным старшиной. И не в каюте мы на «Вдохновенном», а в отсеке лодки. И ослушаться старшину команды, кинуть его в трудной обстановке я никак не могу. Подогретый коньяком, дружескими объятиями и памятью о традициях подводников ценой своей жизни спасать товарищей, я дал согласие перейти на работу в Первореченский райотдел милиции. Оперуполномоченным уголовного розыска.

Я не мог представить, как можно в большом городе, в крае или области, во всей нашей необъятной стране отыскать вора, грабителя, мошенника, насильника, убийцу и других преступников, тайно совершивших гнусные дела.

Я ещё не знал, что как у тех, «кто честно жить не хочет», свои способы взламывания чужих дверей и сейфов, хищения вещей, денег и ценностей, им не принадлежащих, так и у оперов и следователей свои методы раскрытия уголовных преступлений.

«Чаши весов Фемиды» до сих пор не перетянули одна другую. Волна преступности захлёстывает правоохранительные органы — усиливается с ней борьба. Ослабевает преступность — менее активной становится деятельность силовых структур. Так и колеблятся «весы правосудия», никогда не опускаясь до конца в какую–либо сторону.

— Запомни, опер — нераскрываемых преступлений теоретически не бывает, — объяснил мне начальник отделения уголовного розыска Михаил Иванович Данилин, в то время ещё старший лейтенант. — Есть лишь уголовные дела, по которым недостаточно хорошо работали сотрудники. Причин для этого много: неопытность, лень, недобросовестность, нечестность и большая загруженность. У каждого опера, следователя, дознавателя в производстве десятки уголовных дел. И за какое братья? — Данилин вытащил из сейфа стопу синих папок — ума не приложишь. Вот в этом — он распахнул верхнюю папку — у бабушки пенсию украли. А вот в этом — Данилин выдернул из стопы пухлое уголовно–розыскное дело с грифом «Секретно» — богатую квартиру капитана дальнего плавания обчистили… А вот ещё… «Волгу» из гаража угнали… Вот «висячка» по грабежу женщины — шапку соболью с головы сорвали… А это «УРД» — уголовно–розыскное дело — убийством попахивает. Якобы девушка сама выбросилась из окна девятого этажа, но была в объятиях парня… И ещё куча таких же «висячек». По тяжести преступлений они значительнее, чем кража пенсии, но для бедной старушки остаться на месяц без средств к существованию куда более страшнее, чем директору ресторана лишиться «Волги». За какое же браться в первую очередь? Кому отдать предпочтение? Одинокой бабусе или вольяжному капитану?

Данилин щелчком выбил из пачки «Беломорканала» папиросу и, прикуривая от спички, повторил:

— Нет преступлений, которые нельзя раскрыть. Просто мы не в состоянии разом охватить все уголовные дела, находящиеся в производстве. Не хватает людей, слабая техническая оснащённость. «Уазик» на выезд и тот не всегда на ходу. Хватаемся за все дела сразу, потому что сроки жмут, и по каждому надо что–то сделать, найти какую–нибудь зацепку. А если на одно совершённое преступление наваливаемся всем личным составом отдела, результат всегда налицо, — подытожил свои слова Данилин. — Да ты и сам скоро всё поймёшь… Ну, желаю удачи!

Данилин пожал мне руку да так крепко, что я чуть не ойкнул. Как потом я узнал, Данилин — мастер спорта по самбо. Зазвонил телефон, он снял трубку.

— Да, хорошо, Василий Васильевич… Вас понял… Сейчас пришлю его к вам…

Он положил трубку, и лицо его приняло строгий вид.

— Ну, вот, и первое задание. Ступай к начальнику милиции, он всё объяснит.

Капитан милиции Горват Василий Васильевич, черноволосый, круглолицый, румяный мужчина с густыми бровями и украинским акцентом был тот, про кого говорят: «Настоящий хохол!». Встретил радушно, предложил сесть.

— Парня–студента рыбвтуза, совершенно голого, избитого привезли на «скорой помощи» в горбольницу. Капитан Лобанов выезжал туда, пытался опросить парня, но тот отказался давать показания. Вот рапорт Лобанова, — подал мне Горват исписанный до половины лист бумаги. — Лобанов делает вывод, что студента застал в постели своей жены разгневанный муж, избил и выбросил голым на улицу. Лобанову скоро на пенсию. Осточертело ему всё… Возможно, настрочил рапорт, чтобы отделаться. Есть у меня такие сомнения… Разберись.

Чувство, с каким я вышел из кабинета Горвата, можно сравнить, пожалуй лишь с тем, когда тебе только что нацепили на грудь медаль. Ещё бы! Сам начальник милиции поручил распутать сложное дело!

В рапорте Лобанова не значились улица, дом, квартира, откуда был доставлен студент. Старый сыщик и впрямь не стал утруждать себя расспросами потерпевшего, обвинив последнго в любовных шашнях с чужой женой. Студент, отказавшись говорить с ним, молча согласился на версию грубоватого капитана, и тот настрочил рапорт для отказа в возбуждении уголовного дела.

Я сел в троллейбус и поехал в больницу. Накинув на плечи белый халат, вошёл в палату. В щель между бинтами на меня тускло смотрели заплывшие кровоподтёками глаза.

— Привет студентам прохладной жизни! В детстве меня так отец называл, когда ругал за что–нибудь — дружелюбно сказал я. — Ну, рассказывай, как всё было…

— Не буду… Жена узнает, как потом быть?

— Ты женат?! И охота тебе было так рано хомут надевать? Ладно, тебе виднее… Ничего не узнает… Обещаю.