Татьяна Зингер - Нечего бояться Страница 8

Дрема накатывала волнами. Часы показывали глубокую ночь. Стрекотали кузнечики, шумела листва.

"Она ошиблась", -- с облегчением подумала я ближе к рассвету, уцепившись за ветвь и намереваясь слезть.

Но четыре расплывчатые тени появились как из ниоткуда, безмолвно вошли в учительский барак. Ни единая петля не скрипнула, ни одна дощечка не простонала в такт их шагам. Снаружи они появились впятером: посреди двоих "провожатых", как тряпичная, болталась худощавая фигурка с короткими волосами. Вряд ли мертвая, скорее -- без сознания. Её волочили в сторону Главной Станции. Ночью, тайно. Слова Анны приобрели черную окраску.

Глава 3

Исчезновение списали на болезнь. Тяжелую, в неизлечимой стадии, которую обнаружили слишком поздно. Анна лечится в А-01, но её дни сочтены -- она не вернется обратно. Не знаю, как остальные, а я задумалась: сколько же их было? Болеющих, умерших, ушедших на пенсию или переведенных в другие лагеря? Анна, Алана, та медсестра из детства. Но не только. Персонал менялся постоянно. Конечно, кто-то по-настоящему умирал или уезжал, но какая часть из тех, которые как испарились?

Возможно, нас не обманывали. Все они болели. Инакомыслием.

Дни тянулись, текли, пересыпались в месяцы. Прибыли десятилетние детишки, заняли пустующие кровати. Я стала замечать, как мрачнеют лица у тех, кому исполнилось шестнадцать. Или, напротив, с каким оптимизмом они говорят о переменах, как мечтают об отъезде из А-02. Мы, почти взрослые, поделились на части. На довольных и расстроенных, испуганных и грезящих перспективами мира "сбоку".

Учителя всерьез озаботились нашими знаниями. Задания тяжелели, оценки ухудшались. Чтобы остаться на плаву, приходилось просиживать вечера за планшетом, изучая книги. Как друзья умудрялись и учиться, и общаться, и увлекаться чем-то?

Закончилось лето, дождливую точку поставила осень. Скованная льдом зима, похрустев снегом, растаяла от мартовского солнца. Я умудрилась проморгать собственный день рождения, зато в день, когда родился Ник, приготовила куцый пирожок и съела его в честь праздника.

Тем весенним вечером я, умостившись на подоконнике спальни, считала звезды, но постоянно сбивалась на трех сотнях.

Катерина подкралась из-за спины, громко прокашлялась. Я полуразвернулась. Она замялась и смущенно опустила глаза. Маленькая, кругленькая, с пухлыми щеками и задорными ямочками у губ. Темные волосы всегда заплетала в тугую косичку, не оставляя ни единой болтающейся прядки.

-- Не против? -- Катерина показала на уголок подоконника.

Покачала головой. В нас было нечто похожее. За полгода я вновь, как в детстве, полюбила умиротворение и покой. Ни с кем не сдружилась; хранила нейтралитет и предпочитала одиночество компаниям. Она, проводив возлюбленного, тоже отстранилась от лагеря. Обедала отдельно, гуляла редко. Перед сном иногда гладила дощечку с вырезанной ножом надписью -- подарок от Дениса. Затем прятала ту под подушку и засыпала, шмыгая носом.

-- Я вот о чем подумала, -- без предисловия завела Катерина. -- Шестнадцатилетние не зря сбиваются в стайки, да?

Я неоднозначно промычала, прислушалась.

-- Наверное, лучше, когда с тобой в А-01 отправляется близкий человек? -- продолжила наседать она. -- Надеюсь, меня встретит Денис, но если он не сможет? Тяжело осваиваться в одиночку. Правда?

Я устала от вопросов в пустоту. Словно Катерина заверяла себя в правильности сказанного. Твердила, что Денис всего лишь "не сможет", а не плюнет на влюбленную в него глупышку. Признаться, я и сама беспокоилась, что Грин, Кристина или Ник забудут обо мне. Особенно -- Ник.

-- Угу. А от меня что требуется?

Она стушевалась. Уголки губ опустились.

-- Ты тоже без компании, вот я и решила: может, нам объединиться? Походим вместе, поищем общие интересы. Мы делим спальню кучу лет, учимся в одном классе, но толком не знакомы. Поверь, мне ни к чему дружба. Исключительно уверенность, что в А-01 я не останусь сама по себе.

-- Тебе страшно? -- догадалась я и вернулась к созерцанию звезд.

-- Очень, -- отрезала Катерина. -- А тебе?

-- Ну, -- протянула я, -- ведь не зря А-01 так расхваливают? Значит, есть причины?

-- Или наоборот, убеждают, что опасаться нечего, -- буркнула Катерина.

Её ответ стал началом крепкого приятельства. Без хихиканий, шепотков, болтовни и плетения косичек. При встрече мы только кивали или говорили лишенное эмоций "Привет". Но если в столовой не находилось свободного места, подсаживались друг к другу. И когда перед сном меня душило отчаяние от скорых перемен, я шла к ней. Спрашивала о домашнем задании или другой мелочи. Катерина терпеливо объясняла, разжевывая простейшую тему, будто для ребенка. Она всё понимала, а я успокаивалась. Вскоре она заговорила о Денисе, начала показывать его подарки. Глаза блестели от подступающих слез, и мне приходилось брать инициативу да что-то быстро-быстро рассказывать. Совершенно безобразное, ерундовое. Но это помогало. Вскоре приятельство переросло в дружбу, а "Привет" -- в теплые улыбки.

Не знаю, что выжало меня сильнее: внезапно подступившее лето или итоговые экзамены. Первое встревожило, заставило ночами вертеться по простыне и сбивать её в кучу. Второе -- вытрепало до дна, до головной боли и дергающегося века.

Учителя наседали, от контрольных рябило в глазах. Нам постоянно напоминали: "Скоро вы покинете А-02, и те знания, которые получите здесь, -- самое важное". Мы старались. Ставили галочки в тестах, вписывали термины, щелкали задачки, чтобы огорчиться результату (пусть и достойному, но далекому от отличного) и опять усесться за повторение материала.

Поэтому тридцать первое мая подкралось как воришка. По-братски стукнуло под ребра и хохотнуло: "А вот и я".

Завтракая, Катерина трясла ногой, стучала зубами. Её пальцы дрожали, когда она старалась донести ложку до рта. Голос срывался, язык заплетался, слова путались. Из прически выбились волосы. Я успокаивала её, но тщетно.

Протрубил сигнал окончания приема пищи и начала утреннего сбора. Ребята поднялись из-за столов, разгруппировались на две части: мальчиков и девочек. Замерли смирно, как по струнке. Главный наблюдатель, невероятно прямой седовласый мужчина, прошел в центр столовой и, настроив микрофон, пробасил:

-- Всем известно, какой грядет день...

Его голос, умноженный десятком колонок, разнесся по помещению. Он говорил, напоминал, объяснял. Неизменный перечень вещей, который уже занесен в планшеты отбывающих. Запрещенные к перевозке предметы. И, наконец, список тех, кто завтра покинет подростковый лагерь.

Я мысленно считала, сколько ребят отправится во "взрослый мир" вместе со мной. Восемьдесят три. А всего, из всех секторов? Десятки тысяч. Следующим утром они тоже соберутся около круглых домиков, называемых Залами Пути? Выстроятся в лентообразную очередь? С рюкзаками за спиной и неведением в сердцах?