Сборник - Приключения-75 Страница 8

Слева от «каэмки» вырастает куст разрыва, вскидывается белый фонтан, и брызги хлещут по рубке, жесткие, как осколки. Следующий снаряд прошивает оба борта и взрывается по другую сторону катера.

— Бронебойными бьют! Они думают: у нас — броня!

— Пусть думают...

И вдруг вспыхивает разрыв прямо под форштевнем. Визжат осколки, Протасов больно бьется о переборку, но удерживается на ногах, уцепившись за штурвал, трясет вдруг отяжелевшей головой, непонимающе глядит на Суржикова, ползущего по накренившейся палубе.

— Меняй галсы! — кричит он сам себе, наваливаясь грудью на штурвал. И еще послушный катер круто уходит в сторону, к острову.

Пулемет снова бьет, длинно, нетерпеливо. Протасов видит, что лодки отваливают от монитора, рассеиваются по реке. На них уже не так тесно, как было в начале, и стреляют оттуда уже не по катеру — по берегу.

«Догадались наши, по лодкам бьют!» — радуется он.

А катер все больше сносит течением. Он уже плохо слушается руля, пенит воду разбитым форштевнем. Двигатель чихает простуженно и вдруг совсем умолкает. И снова рядом взметываются разрывы: артиллеристам на мониторе не терпится расстрелять неподвижную мишень.

Протасов выходит из рубки на изуродованную, неузнаваемую палубу. Он перехватывает у Суржикова горячие ручки пулемета,успевает ударить по лодкам широким веером пуль, прежде чем перед ним вспыхивает белый ослепляющий шар...

Тихий вибрирующий звон плывет в вышине, о чем-то напоминая, увлекая куда-то. Протасов знает, что надо проснуться, и не может. Но вдруг как-то сразу вспоминает все: и ночь, и утро, и черный монитор на блескучей глади реки. И стонет от навалившегося вдруг тяжелого звона в голове.

— Товарищ мичман! Товарищ мичман!

Протасов видит небо, узкие листья тальника и близкие встревоженные глаза Суржикова.

— Где мы?

— На острове.

— А катер?

— Да там...

— А мы почему здесь?

— Так он, товарищ мичман, потонул.

Подробности боя проходят перед ним, словно кадры кино, которое крутят назад.

— А Пардин где? — упавшим голосом говорит он.

Суржиков отворачивается и молча лезет в заросли, волоча перевязанную тельняшкой ногу. Скоро он возвращается, тяжело садится на траву, рядом с расстеленным мокрым бушлатом.

— Тихо вроде.

Только теперь, сквозь звон в голове, Протасов слышит тишину. Ни выстрелов, ни криков. Ветер шевелится в чащобе тальника. Где-то совсем рядом, за кустами, шумит вода, и комар зудит над самым ухом.

— Где монитор?

— Ушел, наверное.

— А может, десант высаживает?

— Высаживать-то некого.

Протасов обессиленно роняет тяжеленную голову, спрашивает, снова закрывая глаза:

— Как это вышло?

— Попали, заразы! Прямо по ватерлинии. А у нас и без того дырок хватало.

— А может, выплыл Пардин?

Снова Суржиков не отвечает. Протасов разлепляет глаза, видит, что матрос отрешенно качает головой, как женщина, опустошенная безнадежностью. Комары вьются над его голой спиной, пикируют со своей высоты.

— Накинь... бушлат... сожрут ведь.

Суржиков здоровой рукой хлопает себя по спине и долго с удивлением смотрит на окровяневшую ладонь.

— Товарищ лейтенант, связь наладили!

Пятнистый от пота и пыли, с бровью, рассеченной отскочившей стреляной гильзой, начальник заставы спешит к блиндажу, на ходу отдавая распоряжения о нарядах, боеприпасах, подводах, которые нужно достать в селе. Он выхватывает трубку, горячо кричит в нее:

— Комендатура? Кто у телефона? Срочно коменданта. Коменданта мне!

— Его нет, — тихо журчит в трубке.

— На нас совершено нападение. Погиб политрук Ищенко. Катер потоплен. Вы слышите меня? Передайте это коменданту. Да побыстрей.

— А ты думаешь, он на рыбалку уехал?

— Кто это говорит?

— Дежурный по комендатуре лейтенант Голованов.

— Сашка! — радостно кричит Грач. — Что ты мне голову морочишь!

Голованов был его приятелем по училищу. Вместе сапоги изнашивали на одном и том же плацу, вместе в увольнение ходили.

— Сашка, тут такое было! Рассказать — не поверишь!

— Поверю, — с безнадежной уверенностью говорит Голованов. — Ты давай без эмоций. Слушай приказ. Десанты уничтожать, по сопредельной стороне без крайней нужды не стрелять. Все ясно?

— Нет, не все...

— Остальное сообразишь. Хорошо служить — значит сметь рисковать, брать на себя ответственность. А? Чьи это слова?.. Ну вот и действуй. Докладывай обстановку...

Минуту Грач стоит у телефона, покачивая в руке трубку, словно прикидывая ее на вес. И быстро поворачивается к дежурному.

— Собрать сельчан! Мужиков, конечно...

Через полчаса возле заставы уже сидят человек пятнадцать рыбаков. Грача радует такая оперативность: прежде, чтобы собрать всех, требовались часы.

— Что скажешь, лейтенант?

— Соседи сегодня трижды пытались высадиться на наш берег. Не исключено, что еще полезут.

Из табачного облачка слышится удивленный смешок:

— Никак, воевать с нами вздумали?

И сникает, тонет в общем молчании. За рекой короткими всплесками татакает пулемет. Солнце жжет во всю силу, выкатываясь в зенит.

Грач оглядывает молчаливо покуривающих рыбаков, говорит сухо:

— Нам потребуется ваша помощь...

И умолкает, увидев у блиндажа дежурного по заставе.

— Товарищ лейтенант, срочно к телефону!

Он нетерпеливо хватает трубку, слышит раздраженный голос Голованова:

— Дежурный! Куда ты пропал? Передай начальнику, пусть включит радио. Срочно включайте Москву!

— Понял! — кричит Грач. — Что еще?

— Москву слушайте!

Он вбегает в канцелярию, торопливо крутит ручки своего старенького приемника. В угасающем мерцании звуков ловит строгий размеренный голос:

— Граждане и гражданки Советского Союза!.. Сегодня в четыре часа утра без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну...

— Германские?! — ахают рыбаки.

— ...Советским правительством дан нашим войскам приказ — отбить разбойничье нападение и изгнать германские войска с территории нашей Родины... Сокрушительный удар агрессору... Наше дело правое. Враг будет разбит.

Казалось, что это не все, что радио сообщит еще что-то важное. Но после минутной паузы из приемника вырывается громкая музыка.

Грач резко убавляет звук, строго говорит в окно:

— Не прошу, приказываю: сбор через полчаса! Одеться, как на ночную рыбалку!

Рыбаки расходятся медленно, словно ждут еще каких-то наиважнейших указаний. Последней мелькает в окне седая борода деда Ивана. Он глядит на приемник, потом на начальника заставы и говорит утешающе: