Повести о чекистах - Василий Степанович Стенькин Страница 8

— Не беспокойтесь, — рассмеялся Сарычев, — оружие мы возьмем и на вас.

— Степан Ильич, разрешите подумать, позвоню вам через часок. — Я хотел посоветоваться с майором.

Павлов ухватился за представившийся случай.

— Это же отлично, Максим! — воскликнул он. — Понаблюдаешь за Домниным, определишь характер его отношений со Щербининым и Сарычевым. Звони, соглашайся.

Тут же из кабинета Павлова я позвонил Сарычеву и сообщил, что принимаю его предложение. Подполковник сказал, что в воскресенье в пять часов утра они заедут за мной.

Около восьми утра Домнин, Щербинин, Сарычев и я прибыли на место. Машину вел полковник Щербинин, который, как видно, не раз бывал там и хорошо знал те места.

Я и Сарычев пошли влево, в сторону узкого ущелья, а Щербинин и Домнин — вправо, по склону горы. Мне хотелось пойти с Домниным, но я не стал настаивать на этом, чтобы не выдать свою излишнюю заинтересованность. К тому же Сарычев заботливо опекал меня, как неопытного охотника, и ни за что не хотел отпускать от себя.

Сначала мы долгое время шли молча, курили; потом он стал рассказывать о предыдущих поездках на охоту.

Как-то незаметно разговор перешел на политические темы.

— Максим Андреевич, я думаю, мы скоро выбьем карту из рук атомных дипломатов, — между прочим сказал Сарычев.

— По-моему, она уже выбита: помните заявление Молотова, он ведь прямо сказал, что секрета атомной бомбы давно нет.

— А вы верите в это?

— Как же не верить, Степан Ильич?

— Не знаю, не знаю…

Мне показалось, что Сарычев насмешливо посмотрел на меня.

— Вот в то, что американцы не начнут войну против нас, я верю, — сказал он. — Так, пугают.

— Почему вы так думаете?

— В Японии мы встречались, по делам службы разумеется, с американскими офицерами, много спорили. «Это ваша пропаганда выдумала легенду, будто мы делаем ставку на атомную бомбу», — говорили они.

— А вы долго были в Японии?

— Я служил в отдельном авиационном отряде при советской части Союзного Совета для Японии. Отряд дислоцировался на небольшой станции. Как и другие пилоты, я летал в Японию, мы перевозили грузы и пассажиров.

— Степан Ильич, как японцы относились к русским? — спросил я.

— У меня сложилось такое впечатление: первые месяцы японцы находились как бы в шоковом состоянии. «Япония никогда не проигрывала войны, Японию можно победить, лишь убив последнего японца», — говорили они. И вдруг сам божественный император объявил о безоговорочной капитуляции. Это им было трудно понять. Оправившись от шока, начали безудержно хвалить Соединенные Штаты, как самую богатую, самую демократическую и самую культурную страну. К русским относились с большой подозрительностью.

— А как американцы относились к нашим? — спросил я, поправляя ремень карабина на плече.

— Очень хорошо, по-дружески. Но ведь мы все чего-то боимся. Внеслужебные встречи с американцами нам категорически запрещались. Помню, со мной был такой случай. Однажды я прилетел в Токио, приземлился, кажется, на аэродроме Ацуги, километрах в сорока от столицы. Едва я успел выйти из самолета, ко мне подошли два американца, один из них прекрасно говорил по-русски. Они передали мне приглашение полковника Раца — коменданта пятого воздушного флота США — приехать к нему на праздничный обед. Мы с ним нередко встречались по службе, у нас были добрые отношения. Я отказался, сказавшись больным. Через час приехал врач от полковника Раца, чтобы оказать мне необходимую помощь. Вот какая чуткость! Но, понимаете, в каком дурацком положении я-то оказался. Врач, конечно, сразу все понял, сказал, что ничего страшного нет, и повторил приглашение. Тогда я сослался на срочные дела, сел в автомашину и спешно уехал с аэродрома в гостиницу.

— Тут вы, наверное, зря струсили.

— Черт его знает! Докажи потом, что ты не верблюд. — Сарычев приостановился и стал всматриваться: в мелколесье, у подножия горы, промелькнула косуля. Охваченные охотничьим азартом, мы ускорили шаги. Тут уж было не до разговора. Мы подходили с наветренной стороны, поэтому косули очень скоро учуяли нас и побежали. Изящные козочки легко прыгали над кустами тамариска, издали казалось, что они плывут стилем брасс, и стрелять на таком расстоянии не имело смысла: попасть не попадешь, а перепугаешь зверье во всей округе.

— Придется сделать большой круг, чтобы незаметно подойти к ним против ветра, — сказал Сарычев, забирая влево.

Дождей давно не было, и сапоги гулко стучали по прокаленной и пересохшей земле, как по асфальту. Ковыли здесь были редкие и низкорослые.

Косули отбежали километра три и остановились.

Мы подобрались с подветренной стороны метров на триста. Козы вдруг встрепенулись и опять поплыли над кустами. Я и Сарычев выстрелили, как по команде. Одна косуля подпрыгнула выше других и тут же рухнула.

Была она не очень крупная, всего весу-то в ней килограммов двадцать вместе с потрохами. Сарычев вынул охотничий нож, выпустил косуле кровь и, взвалив еще теплую тушу на плечи, направился к машине. Я остался, надеясь на удачу.

Как потом рассказывал Сарычев, уложив косулю на мешковину в автомашине, он вернулся на то место, где оставил меня, но не нашел: преследуя косуль, я поднялся высоко по склону горы. Около семи часов вечера все собрались возле «виллиса».

Домнин и Щербинин, оказывается, весь день бродили за стадом архаров, которые были так осторожны, что ближе двух-трех километров не подпускали.

Охота, по общему мнению, была неудачной. Разделали тушу, куски мяса уложили в брезентовый мешок. Домнин предложил сварить свеженины, но кто-то возразил, сославшись на позднее время.

— Друзья мои, всех вас приглашаю к себе, моя супруга — великая мастерица по шашлыкам, — предложил Сарычев.

На его предложение никто не отозвался. Слегка подкрепившись запасами, прихваченными из дому, отправились в обратный путь.

Цель моей поездки на охоту, можно сказать, оправдалась, хотя ничего примечательного выяснить не удалось. Собственно, я и не рассчитывал на большие успехи. Однако из личных