От Фарер до Сибири - Сигерт Патурссон Страница 8

конях. Это были коневоды, проводившие состязания. На зеленых лугах у городов паслись стада рогатого скота и отары овец. Изредка виднелись вспаханные поля, однако бóльшая часть невозделанных земель, поросших пышной травой, предназначалась для использования в качестве пастбищ. Ландшафт выглядел идиллически. На затопленной паводком территории росли ивы, липы, осины и березы, далее выше на сухом месте в глубине зеленых полей в густых лесах вокруг деревень стоят ели, сосны и кедры. Большая часть домов была покрашена, чаще всего в белый и зеленый цвета, у отдельных домов были балконы или веранды, украшенные орнаментом фронтоны и завитые резные наличники зеленого цвета, что выглядело очень красочно. Во многих поселках над домами возвышался высокий шпиль с позолоченным куполом или минарет мечети с позолоченным полумесяцем. Мы плыли по реке так близко к правому берегу, что вполне можно было допрыгнуть до суши. Когда мы шли мимо населенных пунктов, редкое зрелище проплывающего судна привлекало людей к реке. К вечеру подул прохладный юго-восточный бриз. Сегодня утром в 5 часов в Тюмени было 0,5°, в 8 часов – 6°, в 2 часа – 10° и в 9 часов вечера – 4° (R).

Вечером 23 мая 1890 года мы приплыли к старому историческому городу Тобольск. Когда мы пришвартовались к причалу, по обе стороны нашего судна плавали льдины самых разных размеров. По пути мы задержались на двенадцать часов для пополнения запасов топлива и взяли с собой крупную речную баржу, которую «Север» должен был отбуксировать по Иртышу в Семипалатинск, где предполагалось загрузить ее пшеницей для дальнейшей доставки в Тюмень.

«Маргарита» простояла в Тобольске десять дней. 30 мая оттуда должна была отправиться в Обдорск первая рыбная баржа, которую в связи с этим вместе с ее экипажем благословлял священник. На этом торжественном событии присутствовало много людей. Люди стояли без головного убора, крестились и кланялись перед иконами святых и хоругвями, которые были принесены на баржу. Там проповедовал поп, на котором была белая ряса, достигавшая затылка, и черная ермолка[31]. Вдруг поп остановился и прокричал: «Эй, барин, шапку сними!» Поскольку я был в неведении, что это было обращено ко мне, я промешкал и не снял свою турецкую шапку. На этом священник повторил свое требование еще громче. Я сдвинул головной убор на затылок и пошагал по направлению к городу.

По дороге к базару я заметил двух прекрасных молодых дам аристократической внешности, на лице которых было написано любопытство. Поправив криво сидевшую на мне шапку, я вознамерился поприветствовать дам и представиться. Ведь в чужой стране обязательно должно случиться какое-то приключение! Поскольку дамы стояли у торговой лавки, не выказывая намерения торговаться, а вместо этого искоса глядели в сторону, где я стоял, чтобы рассмотреть подержанные товары старьевщика, я подошел к ним и поприветствовал, почтительно извинившись за беспокойство. Я ожидал быть встреченным рассерженным взглядом, однако этого не случилось. Весьма льстивым голосом обе дамы, дочери ссыльных русских бояр, сообщили мне на немецком языке, что для них было большим удовольствием поприветствовать добродушного иноземца такой редкой национальности, как фарерская. После нескольких неуверенных фраз и багрянца на щеках у обеих сторон эта необычная встреча закончилась тем, что две юные прекрасные дамы дали мне свои адреса и пригласили меня домой на ужин при условии получения родительского согласия. Я с ними вежливо распрощался и, необычайно довольный, вернулся на борт судна, чтобы найти капитана и рассказать ему о случившемся со мной забавном приключении. Это было в полдень, солнце улыбалось, посылая свои теплые лучи на дышащую весной землю. На другой стороне реки находился затопленный кустарник, вокруг которого плавало бесчисленное множество черных и серых уток. Сверху слышалось кукование кукушки. Я одолжил лодку и поплыл на другую сторону реки, чтобы приятно провести день в охоте и речной прогулке, а затем вечером в прекрасном настроении духа пойти на ужин к прекрасным дамам.

Вернувшись на судно после полудня, я встретил г-на Знаменского, высокопоставленного городского чиновника, правую руку губернатора. Во время моей первой остановки в Тобольске я уже его приветствовал. Я с ним переписывался еще до отъезда из Швеции.

В 18.30, одевшись в элегантный новенький фарерский национальный костюм, я отправился в город во исполнение приглашения. Две изящные дамы собрались со своими семьями в назначенном доме, и было бы излишним говорить, что встречен я был очень любезно и гостеприимно. Там было в изобилии все, что свойственно цивилизованной светской жизни. Поздно вечером я опять пришел на судно. В моей голове еще звучали веселые песни, исполненные юной красавицей под аккомпанемент фортепьяно, что позволяло мне не обращать внимания на неудобную, жесткую койку, в которую я лег спать.

Я провел в этом городе три дня. Было тяжело на сердце и грустно, когда настал час расставания с милым Тобольском. Благодаря моему веселому лицу и простому нраву у меня там появилось много друзей.

В крестьянской избе

Накануне отплытия, после того как на борт были подняты последние товары и провиант, а также наняты караваны для рыбного промысла на станциях (караваны – люди с сомнительным прошлым, из низов)[32], к нам с визитом пришли исправник[33] (в Сибири – самое высокое должностное лицо после губернатора) и городской врач. Они совместно проверили провиант, ради чего врач подверг экипаж и караванов досмотру – если кто-то страдал какой-либо формой инфекции, его надлежало снять с борта.

3 июня, в очень погожий день, мы отшвартовались и с приспущенными парусами пошли по течению. Севернее от города над рекой на высоте приблизительно 500 футов возвышался крутой обрыв, к северу он снижался. У большой деревни в четверти мили от города ширина реки была небольшой. По обрыву ходили люди, занятые каким-то делом. С палубы шлюпки до них доносились песни и музыка. Матросы и караваны были достаточно пьяны и крайне веселы. В первый день капитан не мог и заикаться о дисциплине – команде разрешили пить и делать на палубе все, что заблагорассудится. На судне не было ни одного трезвого человека кроме меня и юноши, стоявшего у штурвала. Но на следующий день о пиршестве уже никто и не вспоминал, почти все были трезвы, и большинство тех, кому было чем заняться, уже были погружены в деятельность: некоторые из караванов скрепляли бочки, в которых на рыбных станциях должна была солиться рыба, другие приводили в порядок сети и лески.

У матросов забот было меньше. Погода была спокойной, поэтому от парусов