На взлёт! - Ольга Владимировна Голотвина Страница 8

Помощник встревожился, завертел головой:

– Мара! Эй, Мара! Где ты, дочка?

Из люка по пояс высунулась черноволосая спандийка:

– Здесь я!

– Как там наши тварюшки?

– Сначала сильно на нас обижались. Теперь Простак успокоился, лопает да отдыхает. А Лапушка еще сердится. В лепешку раскаталась, на дно легла.

– Неужто даже не поела? После такого перелета?

– Поела, но мало... Капитан, прикажи парням поохотиться. Я в корм подолью свежей крови, тут уж она не устоит.

– Прикажу, – пообещал Бенц.

Мара вновь исчезла в трюме.

– На охоту отправлю илва, – рассудил капитан. – Ночью. Ему в радость будет по ночному лесу пробежаться.

– А пока не стемнело, – подсказал погонщик, – надо бы послать кого-нибудь в деревню.

– Зачем? – не сразу сообразил Дик.

– Ну, в лоции же сказано: прикормлены. Надо им немного деньжат подбросить, чтоб помалкивали насчет нашей посадки. Нам на озере не один день ремонтироваться.

– Эх, – с досадой выдохнул капитан, – как же не вовремя прицепился к нам этот «Блистательный»! Мало того что с курса сбились и ночь в облаках потратили, так еще и чинись теперь! А груз, между прочим, ждут покупатели, и будет нам за опоздание вычет из платы!

– Как сказал франусийский философ Ледьер, – тому, кто боится града, незачем распахивать поле. Ну, угодили мы под град, капитан...

– Прибыль и так еле-еле покрывала расходы! – не подался Бенц на философское утешение. – А теперь, похоже, в долги влезем. – И зло усмехнулся. – Последние штаны придется продать. Так и буду ходить – без штанов, но с пистолетом. Чтобы пристрелить первого, кто хихикнет.

Он махнул рукой: что, мол, скулить, от скулежа денег не прибавится. И подозвал Райсула:

– Пока не стемнело, отправляйтесь с юнгой в деревню. Шлюпку спускать не стоит, пусть возьмут «трофейную» лодку.

«Трофейной» экипаж называл небольшую лодку, доставшуюся им после визита на борт «Миранды» наемного убийцы.

– Кланяйся старейшине, – продолжал капитан. – Пообещай деньжат за гостеприимство, точную сумму называть не надо.

Капитан говорил по-халфатийски. Он всю прошлую зиму старательно изучал этот язык: многие контрабандные товары шли из Халфата, а переговоры всегда удобнее вести без переводчика.

Райсул все реже поправлял своего способного ученика. Вот и сейчас он ответил только: «Да, капитан!» – тоже по-халфатийски.

– Да, и не вздумайте купаться! – спохватился капитан. – Почему – не знаю, но лоции надо верить.

6

Храбрость тем дороже, чем больших она стоит усилий.

(Д. Б. Шоу)

Налегая на весла, Райсул поглядывал на опускающееся за лес солнце.

– Возвращаться придется в темноте.

Сидящий на руле юнга усмехнулся. Темноты он не боялся. Он боялся одиночества и – гораздо больше – чужих людей.

– Райсул, а тот корабль не вернется?

– Зачем ему возвращаться, да? Ушел так, что на грифоне не догонишь.

Юнга знал, что последние слова – просто присказка халфатийцев. И все же встрепенулся, распахнул глаза:

– Райсул, расскажи про грифонов!

Халфатиец помолчал, подставив смуглое лицо закатным лучам, что сочились сквозь еловые лапы. Ели столпились у берега, как вражеское войско, молчаливое, провожающее взором пришельцев...

– Грифоны... – повторил наконец Райсул, и в гортанном голосе его зазвучала нежность. – Грифоны – самое совершенное из созданий Единого. Самонадеянный скажет, что грифон – лучший подарок Единого людям. Это он скажет плохо! Грифоны – не подарок. Грифоны – это полет. Это тело льва, крылья и клюв орла. Глупец думает, что он приручил грифона? Глупец умрет из-за своей глупости! Грифон сам выбирает того, кто о нем будет заботиться.

– Но у вас же целые отряды на грифонах! – не понял юнга. – Границу охраняют...

– Вдоль Хребта Пророка, да... И я охранял...

Юнга захлопал глазами. Впервые Райсул заговорил о своем прошлом.

– Грифон платит дружбой за заботу. Грифон бьется вместе со всадником. Клювом и когтями рвет врага, да! Но трусу или слабому не позволит себя оседлать. Грифон – не лошадь.

Райсул сдвинул брови и заговорил медленнее, явно что-то припоминая и на ходу переводя:

– «Славься, о любимый сын небес и ветра! Твои крылья огромны, твои кости легки, твой живот поджар, твои жилы крепки. Клюв твой бьет, словно копье, а когти твои разят, словно ножи. Небо принадлежит тебе, о брат грозы, и счастлив тот, кому ты позволяешь надеть на себя седло и узду!»

– Это песня? – робко спросил юнга.

– Это стихи. «Ода грифону»... А когда они детеныши, они такие смешные! Грифон большой, его дети мелкие. Долго растут. Мой отец разводил грифонов, я видел, я знаю. Я играл с малышами. Привязывал на веревку дохлого голубя, дразнил их, как котят. Они рождаются без крыльев, но такие смелые, так прыгают... Мой отец глядел на игры и говорил: вот этот вырастет самым быстрым, вот этот будет неутомимым, а вот с этим совладает только герой...

Лодка мягко ткнулась в берег. Юнга, опасаясь, что прервется такой замечательный разговор, поспешно спросил:

– Райсул, а почему ты ушел из Халфата? Если там так... если грифоны...

Халфатиец повернул к мальчугану закаменевшее лицо:

– Я не ушел, Олух. Меня вышвырнули. И больше об этом не спрашивай.

* * *

Деревня встретила гостей равнодушно. Вообще никак не встретила. Не было ее, деревни. Были дома, еще не успевшие превратиться в развалины.

– Еще в прошлом году здесь жили люди, – прикинул Райсул, глядя на крыши, почти не пострадавшие от весенних ливней, и на пороги, заросшие травой.

Юнга кивнул, тревожно огляделся и подвинулся ближе к Райсулу.

– Может, какая зараза? – опасливо спросил он. – Не подцепить бы...

– От заразы всей деревней не бегут, да? Сначала сожгли бы хоть один дом, чтобы остановить болезнь. Думаешь, легко побросать свои жилища?

Олух промолчал. Хотя он, беглый раб, как раз мог бы рассказать, что это такое – бросить край, где ты родился, и отправиться куда глаза глядят...

Райсул бросил деловито:

– Сейчас поглядим.

Он оторвал скособоченные ставни крайнего домика и легко пролез