Джакомо Казанова - Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 1 Страница 88

К восьми часам собрались все гости, и я имел удовольствие видеть у себя самых красивых женщин Гренобля, а также кавалеров из лучших домов. Единственно, что мне не понравилось, это обилие сыпавшихся на меня комплиментов, коими столь расточительна провинция.

Я открыл бал с дамой, на которую указал мне Вальанглар, после чего протанцевал с каждой из присутствующих. Но все контрдансы я сохранял для прекрасной Роман, затмевавшей остальных простотой своего туалета.

Почувствовав себя изрядно разгорячённым, я поднялся наверх, чтобы облачиться в более лёгкий костюм. Когда я надевал его, вошла прелестная кузина с вопросом, не нужно ли мне чего-нибудь.

— Мне нужны вы, милое дитя, — отвечал я, заключая её в объятия.

— Боже мой, что вы делаете! Отпустите меня, сюда могут прийти. Задуйте же свечу!

Я потушил свет, запер дверь и, всё ещё переполненный прекрасной Роман, перенёс зажжённый ею огонь на прелестную кузину. Впрочем, должен признаться, племянница консьержа не нуждалась ни в чьём содействии для воспламенения желаний. Я не обнаружил в ней никаких изъянов и, возможно, она была даже лучше неопытной Роман. Удовлетворившись ранее меня, она просила пощадить её и, несмотря на моё желание начать всё сызнова, убежала.

Я возвратился в бальную залу и танцевал до тех пор, пока король консьержей не объявил, что ужин подан.

На столе теснилось множество закусок, приготовленных из всего лучшего, что дарует сезон и местный климат. Но самый бурный восторг, особенно среди дам, вызвало великое число восковых свечей, с искусством расставленных по всей зале.

Изрядно повеселившись за едой и вином, мы встали из-за стола, чтобы продолжать бал.

Я заметил, что мадам Морэн вместе с племянницей и Вальангларом вышли в сад, и присоединился к ним. Мы прогуливались при лунном свете, и я увлёк мою прекрасную Роман в дальнюю аллею. Но все мои самые обольстительные слова были напрасны. Я сжимал её в своих объятиях и покрывал страстными поцелуями, из коих она не возвратила мне ни одного. Её прелестные руки, оказавшиеся  сильнее моих, воздвигали непреодолимые препятствия всем моим дерзким нападениям.

Однако же, сделав последнее усилие и воспользовавшись внезапностью, я достиг самого святилища в положении, делавшем бесполезным любое сопротивление. И здесь она охладила меня такими словами, произнесёнными ангельским голосом, к которым ни один деликатный человек не мог бы остаться бесчувственным: “Ах, сударь! Будьте моим другом, не губите меня!” Я встал на колено и, взяв её руку, просил прощения и поклялся не возобновлять более своих попыток. Я просил лишь единственный поцелуй в знак примирения. Он оказался первым и последним, коим удостоила меня сия чистая душа. Мы возвратились к её тётке, а потом в залу. Я чувствовал, что, несмотря на все старания успокоиться, не смогу побороть возбуждения.

Я сел в углу залы и попросил оказавшуюся рядом Розу принести мне лимонада. Сделав это, она стала мягко упрекать меня, что я ни разу не танцевал ни с ней, ни с сестрой, ни с кузиной.

— Что теперь подумают о нас в городе?

— Я уже утомился, но если ты обещаешь не капризничать, я приглашу тебя на менуэт.

— А что вы хотите?

— Когда твоя сестра и кузина будут заняты контрдансом, поднимись ко мне в спальню, но не зажигай свет.

— И вы обещаете танцевать со мной?

— Клянусь.

Она оказалась страстной и совершенно успокоила меня. Дабы сдержать слово, я дождался финального менуэта для Розы, не желая обидеть остальных, которым обязан такой же благодарностью.

С наступлением утра дамы стали разъезжаться, и, усадив семейство Морэн в свою карету, я сказал им, что если они соблаговолят провести у меня завтра целый день, то получат заказанный гороскоп.

Затем я пошёл поблагодарить честнейшего консьержа и увидел всех трёх нимф, наполнявших карманы сладостями. Отец сказал им, что в присутствии хозяина можно красть без зазрения совести, и я также поощрил их сделать себе обширные запасы. Потом я отправился спать, заказав обед на шесть часов.

Пробудившись в полдень и чувствуя себя свежим и отдохнувшим, принялся я за гороскоп и решил предсказать очаровательной Роман, что счастье ждёт её в Париже, и она станет возлюбленной короля. Но для этого нужно, чтобы он увидел её, пока ей не исполнилось восемнадцать лет. Дабы придать более веса своему пророчеству, я описал ещё всякие удивительные события, которые случились с ней до сих пор и о которых я узнал как бы невзначай между прочими разговорами от неё самой и от её тётки.

Воспользовавшись “Эфемеридами” и ещё одной книжкой по астрологии, я за шесть часов сочинил и переписал гороскоп мадемуазель Роман. Он получился столь правдоподобен, что поразил даже г-на Морэна, не говоря уже про обеих дам и Вальанглара.

Я надеялся, что меня попросят отвезти сию живую драгоценность в Париж, и был готов оказать им эту услугу. Я рассчитывал если не по любви, то уж из благодарности добиться удовлетворения своих желаний.

На другой день в полдень появилось семейство Морэн вместе в племянницей. Оставшийся до обеда час прошёл в чтении гороскопа. Невозможно описать возбуждение, представившееся моему взору. Очаровательная Роман оставалась совершенно серьёзной и, словно не решив, есть ли у неё собственное мнение, не произносила ни слова. Г-н Морэн, посматривавший на меня время от времени, не отважился рассмеяться. Мадам Морэн казалась поражённой словно чудом и, не обнаружив в предсказании ничего преувеличенного, принялась рассуждать, что её племянница уж конечно достойнее этой фанатички Ментэнон сделаться супругой или возлюбленной монарха. “Если она не отправится в Париж, гороскоп нельзя будет обвинить в обмане. Но как устроить эту поездку? Препятствия почти непреодолимы, и, значит, всё пойдёт прахом”. Я предоставил гостям обсуждать сей предмет, а потом мы сели за стол.

Первоначально царило молчание, за которым последовали разговоры о тысяче безделок, как это бывает в любом обществе. Наконец, беседа опять перешла на предмет, занимавший все умы.

— Согласно гороскопу, — сказала тётушка, — король полюбит мою племянницу, когда ей будет восемнадцать лет. Она уже приближается к этому возрасту. Как тут быть? И где взять сто луидоров, необходимых для поездки? А попав в Париж, не явится же она к королю со словами: “Вот и я, государь”. И с кем ей ехать? Уж во всяком случае не со мной.

— С моей тётушкой Роман, — ответила сама девица, покраснев до белков глаз, чем вызвала смех всех присутствующих.

— Если вы поедете в Париж, — обратился я к ней, — там никому нельзя говорить о гороскопе.

— Поверьте, у меня не будет к этому даже возможности, и всё останется лишь прекрасным сном. Я никогда не увижу ни Парижа, ни тем более Людовика XV.