Хайнц Конзалик - Смерть и любовь в Гонконге Страница 9

Болезни сами по себе никогда не приходят… у каждой из них есть свой возбудитель. Это простейшее рассуждение заставило доктора Меркера целиком посвятить себя этому необъяснимому процессу распада клеток печени. Одним из ключей к тайне была больная: кто она такая, откуда взялась, где находилась до убийства Реджинальда Маркуса Роджерса, почему она его убила и почему не произносит ни слова?

Через три часа после упоминания имени Ио в военный госпиталь приехал комиссар Тинь Дзедун. Убийство в ресторане «Джуно Револвинг» было лишь одним из дел, которые он вел. За последние дни только в Коулуне произошло семь убийств, тридцать покушений на убийство, девятнадцать ограблений с нанесением тяжелых телесных повреждений. Комиссариат, самый большой на весь Гонконг, трудился не покладая рук круглые сутки. Для расследования убийства в «Джуно» была сформирована специальная группа из десяти сотрудников. Пока что стрелка успехов криминалистов стояла на нуле, это они и сами признавали. Единственная надежда на врачей…

– Как поживает наша красавица? – спросил Тинь, встретившись в коридоре с доктором Меркером.

– Улыбается и потихоньку умирает!.. – невесело ответил тот. – А каковы ваши успехи, комиссар?

– Узнали, кем был мистер Роджерс. Он импортировал искусственные цветы. Поразительно похожие на настоящие, но из шелка и пластика.

– Уже кое-что, мистер Тинь!

– Толку мало! В Гонконге сотни предприятий, которые производят такие цветы. Прибавьте Макао и Тайвань. Где искать? Гонконг живет экспортом часов, рубашек, искусственных цветов, огнетушителей, оптических приборов и вообще того, что во всем мире стоит вдвое и втрое дороже. У вас в Германии почти столько же товаров гонконгского производства, сколько и собственных. Как только где-то появляется товар повышенного спроса… мы в кратчайшее время начинаем выпускать его аналог и продавать за полцены. Попытайтесь-ка разыскать производителя искусственных цветов, с которым вел переговоры мистер Роджерс!

– Никаких деловых бумаг при нем не оказалось?

– Ничего! Единственный список, который мы нашли в его багаже, оказался подробным перечислением борделей Гонконга и Коулуна.

– Может быть, тут что-то есть?

– Нет. Следы нашей красавицы в бордель нас не приведут – это было бы чересчур примитивным решением проблемы. Остальные убийцы тоже появились как бы ниоткуда. В трех случаях мы действительно прочесали все известные нам бордели – абсолютно безрезультатно. Конечно, мы составили подробный список всех производителей искусственных цветов, затребовали из Сан-Франциско фотокопии деловой переписки Роджерса. И что же оказалось? В офисе Роджерса нет никакой переписки с гонконгскими фирмами, зато есть свидетельства деловых связей с Тайванем и красным Китаем! Похоже на то, что Роджерс вел в Гонконге переговоры с новыми фабрикантами.

– И не сделал ни одной записи, ни одной пометки? Не может быть!

– Мы вынуждены считаться только с фактами. А их у нас почти нет! – Тинь Дзедун кивнул головой в сторону палаты: – Как она там?

– Как улыбающаяся в витрине магазина кукла.

– Гипноз исключается?

– Да.

– А наркотик с продолжительным сроком действия?

– Возможно. Однако наркотик, действующий дольше пяти дней, мне неизвестен.

– Пойду взгляну на нее.

Комиссар Тинь вошел в палату и испугался. Лицо больной, еще совсем недавно такой красивой, запало, резко выступили скулы, кожа приобрела серовато-желтый цвет, тело словно на глазах усыхало. Такие перемены всего за один день!

Тинь решил обойтись без предисловий. Сев на краешек кровати, повернул ее голову к себе. Она улыбалась… но это была скорее болезненная гримаса, чем улыбка.

– Ты умираешь! – грубо проговорил Тинь. – Через два-три дня тебя не будет. И никто не в силах тебя спасти. В том числе и Ио. Или Ио все-таки может? Он говорил, что поможет тебе в любом случае? Он солгал. Ты сделала все, что он от тебя требовал, а теперь вот ты лежишь и умираешь, потому что Ио тебя предал. Ты умираешь…

Больная не реагировала. Лишь слегка приоткрыла рот, и стал виден ее язык, совсем желтый. Тинь быстро встал и отошел от кровати на три шага, словно опасаясь заразиться.

– Может быть, помимо печени нарушены также функции мозговой деятельности?

– Не исключено. Пункцию мы сделали вчера, но ничего особенного не нашли. – Меркер пожал плечами. – Я намерен заняться мозгом… попозже.

– От нее остается одна оболочка, почему-то продолжающая дышать, разве мы не видим? Боже мой, что нас ожидает, если эту болезнь можно производить так же, как рубашки или брелоки?

– По действию это будет пострашнее атомной бомбы – все происходит неслышно и незаметно. И нет ни последствий излучения, ни эпидемий. – Доктор Меркер закрыл лицо ладонями. – Нет, не представляю…

– По-моему, у нас времени в обрез, доктор Мелькель, – сказал Тинь. – Вам следует поскорее заняться ее мозгом…

– Как только она умрет.

– Это может еще затянуться…

– Комиссар Тинь! – Доктор Меркер задрал подбородок, но его решительный вид ничуть не смутил Тинь Дзедуна. – Считайте, я вашего намека не понял.

– Она уже мертва!

– Она еще дышит…

– Безжизненный пузырь!

– Мистер Тинь, к сожалению, должен сказать вам следующее: некоторые свойства азиатской ментальности мне не по душе. Я понял это во время прогулок по базарам. Висят, к примеру, на крюках и решетках змеи с отрубленными головами, толстые такие, и тела их еще извиваются, дергаются, дрожат. И тут подходят покупатели и говорят, я хотел бы кусок такой-то длины, и ему отрезают кусок от еще конвульсирующего змеиного тела. Или в маленьких клетках сидят или ползают легуаны… появляется покупатель, указывает пальцем на одно из животных, его достают из клетки, укладывают на спину, вспарывают брюхо и выбрасывают внутренности. Женщины и дети стоят при этом и наблюдают как ни в чем не бывало. – Доктор Меркер глубоко вздохнул. – Вы предлагаете мне примерно то же самое, мистер Тинь! Вынуть мозг…

– Я думал лишь о том, как по возможности уменьшить страдания этой женщины, – совершенно спокойно ответил Тинь. – Учел я, конечно, и наш цейтнот. Кстати, о том, что вы там видели… ну, насчет змей и легуанов… что вас так возмутило? Вы упрекаете нас в непонимании того, что жестоко и что нет? А разве вы на Западе не выбираете живого омара, которого тут же бросают в кипяток? А ежегодное избиение новорожденных тюленей на Лабрадоре, когда с них, живых и орущих, сдирают кожу? Это как понимать, сэр? Чего нет, того нет: их убивают не азиаты. Они даже христиане. После своих кровавых трудов они отправляются в церковь и поют: «Возблагодарим Господа нашего…» – Тинь смотрел на доктора Меркера бесстрастно и уж во всяком случае беззлобно, скорее с некоторым удивлением. – Почему – я никогда не мог этого понять – европейцы рассуждают об азиатской жестокости? А почему не о своей собственной? Кто, ваши люди или наши, сконструировали и даже применили атомную бомбу? Вас пугают отрезанные куски трепещущих еще змей… а в Хиросиме и Нагасаки одного взрыва атомной бомбы хватило, чтобы убить сотни тысяч людей и еще сотни тысяч сделать калеками. Сэр, в данном случае я рад – если говорить о белых в таком аспекте, – что я азиат!