Густав Эмар - Сожженные Леса Страница 9

Валентин выбрал один из карабинов, приклоненных к стене пещеры, и, убедившись в исправности его, вручил мексиканцу.

— Возьмите это оружие, сеньор, — сказал он голосом, в котором проглядывало участие, — мы не знаем, куда поведет нас начальник, и, может быть, оно вам пригодится. — Вместе с карабином он передал ему нож, пороховницу и другие необходимые оружия на случай схватки или западни.

Вооружившись, наши герои поспешили догнать товарищей, которые углубились уже в узкий проход, начинавшийся налево, при самом начале пещеры.

Все трое под предводительством Курумиллы следовали один за другим в продолжение десяти минут и наконец подошли к месту, где, по-видимому, кончалось подземелье. Отверстие, шириною в шесть футов, преградило им путь. Несмотря на факел, который держал в руке Бальюмер, невозможно было измерить глубину отверстия, внизу которого клокотали подземные источники.

На краю этой бездны лежал осколок скалы. По знаку Курумиллы Бальюмер опутал его арканом, затем стал спускаться по нему и мгновенно исчез. Вслед за ним спустился и Валентин Гиллуа.

— Hug! — сказал вождь, поднимая кверху факел, оставленный Бальюмером, бросая взгляд на мексиканца.

Пантомимы индейца нетрудно было понять. Навая был храбр, как мы и очень хорошо знали, ему нечего было опасаться товарищей, и потому, не колеблясь, схватился он за аркан и начал спускаться. Почти в ту же минуту он почувствовал, что его поддерживают и притягивают к стене отверстия.

— Мужайтесь, вы на месте, — сказал ему Валентин. В самом деле, он почувствовал, что его ноги касаются твердой почвы.

Вскоре в свою очередь показался Курумилла. При свете факела в руке вождя мексиканец увидел, что он и его товарищи находятся в нижней галерее подземелья.

— Карай! — воскликнул он, — к вам нелегко попасть в пещеру. Неужели вы всегда входите и выходите этой дорогой?

— Положительно всегда, — отвечал, смеясь, Валентин, — другие входы еще опаснее.

— Черт возьми, поздравляю вас, можно сказать, что вы живете в неприступной крепости; но, однако ж, куда же мы теперь-то идем?

— О! это мне совершенно не известно; один только начальник наш мог бы вам это сказать; но ведь вы знаете, как он неразговорчив. Впрочем, успокойтесь: мы это скоро увидим.

Разговаривая в этом духе вполголоса, они продолжали путь.

Вождь вел их проходами, которые сообщались между собой и составляли лабиринт. Вдруг факел погасили, и мексиканец почувствовал себя на чистом воздухе. Он тотчас же оглянулся, чтобы заметить выход из подземелья. Но это было напрасно: он был невидим, к тому же его товарищи не останавливались, и он был принужден следовать за ними.

— О! — пробормотал он, — я имею дело с лисицами. Нет причины сожалеть, что сошелся с ними: каждый из них стоит десяти человек. Не сомневаюсь, что вместе способны мы обделать любое дело.

Наши охотники в эту минуту находились в самой чаще леса. По местному обычаю они шли гуськом по тропинке, проложенной дикими зверями.

Спустя двадцать минут Курумилла остановился и, не говоря ни слова, быстро обменялся с Валентином какими-то непонятными знаками. Этот немой разговор длился несколько минут. Потом охотник обратился к своим товарищам, которые с любопытством следили за ними.

— Сеньоры, — сказал он им тихо, — начальник сообщает нам, что на расстоянии трех выстрелов на запад, от места, на котором мы находимся, он наткнулся нынешнюю ночь на стан, к которому он не мог очень близко подойти, но предполагает, что это караван эмигрантов, как ему показалось, числом до ста человек. Он заметил закрытые фуры, телеги, лошадей, мулов и порядочное количество скота. Но кто эти люди, какой нации, что делают в этой стране, — пока неизвестно.

— Гм, — пробормотал Бальюмер, — у нас, пожалуй, опасное соседство. Не худо бы разузнать о них.

— На каком основании, — спросил мексиканец, — начальник думает, что это эмигранты?

— Он почти уверен, что между ними есть женщины и дети; но это не все, — продолжал Валентин, — на два выстрела от первого стана находится другой. Что касается последнего, то вождь не сомневается, из кого он состоит. Это сильный отряд кроу под предводительством одного из самых страшных вождей племени анемики, что означает в переводе — гром. Несмотря на длинные волосы, на необузданную храбрость, которыми гордится так молодой вождь, он отличается своей гнусной скаредностью. Недаром его считают одним из самых страшных грабителей лугов. Его шайка засела на дне рва, откуда ему очень удобно следить за своими соседями — длинными ножами — имя, которое дают индейцы всем американцам из Соединенных Штатов или вообще людям, которые пришли оттуда. Вождь предполагает, что сегодня утром открытые вами следы принадлежат этим двум отрядам, которые наблюдают друг за другом до тех пор, пока не представится случая один из них уничтожить.

— Все возможно, — отвечал мексиканец, — и я почти разделяю мнение вождя. Ну а теперь что вы думаете делать?

— That is the question! — отвечал, смеясь, Валентин. — По-моему, так как мы находимся в одинаковом расстоянии от обоих станов и вне того круга, где они могут действовать, то есть в совершенной безопасности, нам бы следовало здесь остановиться и держать совет, как и что предпринять.

Охотники отвечали согласием, и все четверо уселись в кружок. Чтобы не обратить на себя внимания лазутчиков обоих отрядов, которые, вероятно, бродили в окрестности, они не раскладывали огня и не закуривали трубку — обряд, необходимый в лугах при начале совещания.

— Так как вы пришелец между нами, сеньор Навая, — сказал Валентин, — то вам и говорить первому.

— Пожалуй, сеньоры, я готов, — отвечал гамбусино. — Мы собрались в этой местности с целью покончить важные дела, которые требуют неусыпной бдительности. Мое мнение, что так как мы немногочисленны, нам не следует вмешиваться, если только нас не вынудят. Вмешательство в чуждые нам распри может вовлечь нас в затруднительные обстоятельства, из которых нелегко нам будет выпутаться. Да это может и повредить исполнению, а может быть, и успеху нашего предприятия.

— А ваше мнение, Бальюмер? — спросил Валентин.

— У меня в правилах, — отвечал беспечно канадец, — не вмешиваться в дела, которые меня не касаются. Но все-таки, сказать вам откровенно, мне будет больно быть свидетелем, как эти собаки кроу будут резать и грабить моих собратьев. В лугах все белые — братья, к какой бы они нации ни принадлежали. Если б это зависело от меня, — продолжал он, ударяя по стволу ружья, — то, несмотря ни на многочисленность этих грабителей, ни на опасность столкновения, я вступил бы с ними в разговор, который они б долго не забыли. Это не более как только мое мнение: ваше решение будет и мое.