Алевтина - Марк Белоколоцкий Страница 9

После смены они разъехались – Лариса Александровна к себе домой, Богдан в Молдову. Поначалу они действительно много переписывались – рассказывали друг другу буквально обо всём, что происходило в их жизни, и планировали обязательно встретиться: то она хотела приехать к нему, то он к ней. Но что-то всё время срывалось и не складывалось. А потом и Советский Союз распался, они оказались жителями разных стран, и всё ещё больше затруднилось.

Письма от Богдана со временем стали приходить всё реже, пока он вовсе не пропал. Лариса Александровна не могла его отпустить и жила воспоминаниями о том счастливом лете. Каждый год она ездила в отпуск именно в тот самый городок на Чёрном море, рядом с которым располагался их пионерский лагерь. Она подходила к забору и заглядывала внутрь, на территорию, где каждое здание и каждая скамейка напоминали о чём-то дорогом сердцу. Она даже специально научилась играть на гитаре, и каждый вечер, бренча по струнам тем самым подаренным медиатором, представляла себя сидящей вместе с Богданом у костра и смотрящей вверх на то, как ярко-красные горячие искры врезаются в величественно чёрное холодное небо.

Много лет Лариса Александровна жила этими образами из прошлого, пока и они не потухли, как костёр. «Потому что всё проходит».

– Но главное, я поняла, что все эти годы счастливой меня делал вовсе не Богдан, а мои собственные воспоминания о нём. Всё то прекрасное, что окрыляло и давало силы жить дальше, на самом деле находилось во мне самой. Алевтина, – она пристально посмотрела мне в глаза, – береги себя.

Последнее слово она произнесла так глубоко, а её взгляд был таким пронзительным, что эта вроде бы избитая фраза прозвучала из её уст невероятно искренне, и мне показалось, что в этот момент я очень точно поняла, что именно в себе мне нужно беречь.

На следующий день после нашей с Ларисой Александровной последней встречи перепуганный Максим Иванович сообщил мне, что она находится в реанимации. Я была в ужасе и не могла понять, что случилось – мне сложно было поверить, что её болезнь могла прогрессировать до такой стадии, тем более настолько стремительно. В реанимацию к ней меня не пустили, а через пару дней она умерла.

Сначала я испытала абсолютное опустошение. Я как будто оглохла – не обращала внимания ни на что вокруг и не чувствовала земли под ногами. Но через несколько дней внезапно почувствовала облегчение. Это было необъяснимо: в один миг меня как будто выпустило из тисков. Поначалу мне даже было стыдно за это перед самой собой – я видела, как все вокруг убиваются и страдают, а сама стояла на похоронах с улыбкой.

Но потом мне стало понятно, почему всё именно так, как и должно быть. Лариса Александровна всегда была для меня тем самым Большим Человеком, к которому можно прибиться, когда больно и страшно, и в тот же миг ощутить, что всё хорошо. И я знала, что она не оставила бы меня незащищённой. Поэтому, уходя, она передала мне часть своей взрослой магии, чтобы я смогла беречь себя уже сама. И я берегла.

На кладбище я приходила редко: Лариса Александровна совсем у меня с ним не ассоциировалась – во всех воспоминаниях я видела её либо весело улыбающейся на прогулке в интернате, либо увлечённо рассказывающей истории на своей уютной кухне.

После того, как мы с Ветром миновали кладбищенский забор, перед нами предстала та часть улицы, в которой располагались административные здания. Почти все они были идентичны друг другу: серые коробки с устрашающе тяжёлыми дверьми и угрюмыми табличками, предназначенными для странных километровых аббревиатур. Лишь одно строение внешне выделялось на общем фоне: это был ярко-персиковый дом с красивыми узорчатыми колоннами.

– О, смотри-ка: ЗАГС! – воскликнул Ветер, показывая на него. – Может, заскочим туда, поженимся?

– Что? – я улыбнулась, не восприняв эти слова всерьёз.

– Пуркуа-па! Там, кажется, как раз закончился обеденный перерыв, а нам всё равно нечего делать. Раз уж все вокруг в это играют, почему бы и нам не сыграть? Прикинемся, что мы с тобой нормальные граждане, а? – спросил он и игриво подмигнул.

Больше всего в Ветре меня привлекала его спонтанность, эта поразительная способность моментально придумать какую-то сумасшедшую затею и сразу же броситься в её воплощение с головой, словно в последний день.

Я засмеялась и молча кивнула Ветру. Уже в следующее мгновение мы, не сговариваясь, одновременно рванули вперёд и, за считанные секунды преодолев расстояние до ЗАГСа, буквально влетели в него.

У входа сидела тётушка-вахтёр, которую мы, видимо, здорово напугали своим появлением, так что она даже захлебнулась чаем. Откашлявшись, она недобро на нас посмотрела. Не дожидаясь более развёрнутой реакции с её стороны, мы ринулись на лестницу, которая, если верить указателю, вела к кабинетам, где принимаются заявления граждан.

Оказавшись на втором этаже, мы быстро отыскали дверь с табличкой «Заявления о заключении брака», постучались и зашли внутрь.

За ламинированным коричневым столом сидела женщина в чёрной жилетке, которая тоже пила чай. Она недовольно посмотрела на меня и спросила:

– Что вам?

– Мы хотим подать заявление на вступление в брак, – торжественно ответила я.

Женщина покачала головой и буркнула заученным тоном:

– Для подачи заявления требуется личное присутствие обоих заявителей.

– Так мы же вместе пришли! – сказала я и обернулась.

Никого.

– Ну и где ваш жених? – ехидно уточнила женщина.

Я ничего не понимала. Оглядев весь коридор, я убедилась, что Ветра нигде нет. Меня обдало холодным потом. Сорвавшись с места, я бросилась на лестницу и практически кубарем с неё свалилась.

Вахтёрша снова посмотрела на меня, как на полоумную, но ничего не сказала. Я окинула взглядом первый этаж – везде пусто.

Как в бреду, я доковыляла до двери и вышла на улицу. Мне показалось, что солнце больше не светило. Тьма сгущалась вокруг, и моя внутренняя холодная сущность вылезала наружу, опутывая меня своими щупальцами и медленно протыкая ими насквозь.

И это случилось. Стало абсолютно темно. Меня наконец накрыло мучительное осознание, которого я боялась больше всего на свете и которое так отчаянно от себя отгоняла. Но теперь оно оказалось сильнее и, крепко схватив меня, уже не отпускало.

Я почувствовала адскую боль: словно разрядом тока, прошедшим через всё тело, меня ударило