Империя Independent - Игорь Анатольевич Верещенский Страница 9

Внезапно его охватило ощущение, что кто-то смотрит на его спину. Но поворачиваться он не рискнул. На снегу он различил два продолговатых очертания, напоминающие ноги… медленно из серого фона выплыло тело, прислонённое к сугробу-матрацу. Очки сверкнули бликом отдалённого фонаря, из тьмы выступила влажная вывернутая губа. Ноги Семёна вдруг стали проваливаться, точно были головешками и снег под ними таял. Он сделал шаг назад, но застрял и навалился на стену. А тело вдруг повернуло в его сторону голову… проснулся он, сидя на кровати и весь в поту.

Ну конечно, никуда ведь он не ходил в ту ночь! Ту кошку они обнаружили весной, когда начал таять снег. Весной! Однако искажённое злобной мукой лицо сторожа так и висело перед ним в воздухе. Надо было всё же вызвать… в коридор падал отдалённый отблеск света. Мама не спит. Наверно, он всё же не кричал, иначе бы она прибежала. Нашарив тапочки, Семён слез с кровати и побежал к ней.

– Мам? Ты не спишь? – Он тихонько заглянул к ней в комнату. Мама при свете настольной лампы читала книгу.

– Нет. А ты почему не спишь?

– Мне кошмар приснился. Помнишь ту кошку, что мы нашли за будкой? Мне приснилось, что там был человек… что это его загрызли…

Семён забрался к ней в кровать и обхватил руками колени.

– Это всего лишь сон. Я же учила тебя не верить им.

– Да, но это было так явно…

– Как я тебе говорила?

– А, да…

Он зажмурился и прошептал три раза: «Сон, уйди, и страх забери! Сон, уйди, и страх забери! Сон, уйди, и страх забери!». А открыв глаза, привычная комната показалась ему намного приветливее. Мама отложила книгу и погладила его по голове, тоже сев. Семён спросил:

– А папа когда вернётся?

Мама отвела взгляд в сторону.

– Не знаю. Видишь ли, у папы теперь есть другая тётя, а тётя Нина его больше не устраивает!

Хомяк помолчал. Понимая уже, что между мужчиной и женщиной могут быть отношения, он пока совершенно не задумывался об их истинной сути и предпочитал не углубляться в эту тему, считая её откровенно неприятной. Насупившись, он так и не ответил.

– Почему у тебя погнуты очки? – спросила мама.

Он же забыл их поправить! Спохватившись, Хомяк попытался выгнуть их обратно.

– Я… случайно сжал их очень сильно, потому что они упали. – Его мысли мгновенно улетели в завтрашний день, точнее, уже в сегодняшний – в вечер, когда Павел снова соберёт их у школы. Они команда. Они заодно. – Знаешь, – продолжил он, – я пойду спать. И ты ложись, уже три часа! – и он поспешно чмокнул её в щёку и ушёл. Слишком велик был соблазн всё выложить как есть, ведь он чаще всего так и делал! А мамино заклинание работало. Мёртвый сторож стал вдруг чем-то далёким и совсем незначительным, на что не нужно обращать много внимания и уж тем более не следует бояться.

Настал вечер. Сказав, что придёт поздно, Хомяк отправился на встречу с его новой командой. Странно, мама так легко на это согласилась, и даже вчера вечером его не ругала ни за порванную футболку, ни за его позднее возвращение! Неужели отношения могут быть столь весомы, чтобы так изменить характер? Она и так была расстроена, Семён видел это. И ему делалось очень грустно, когда он представлял, как огорчит её, если признается во вчерашнем. И он твёрдо решил пока ничего ей не говорить. На детскую площадку он пришёл грустный, но вполне уверенный. Павел тоже явился удручённый, что читалось на его резком лице чуть тёмными отметинами.

– Ну, мужики, я надеюсь вы подумали о случившемся и пришли к выводу, что начатое нужно завершить, – начал он небывало серьёзно для него.

– Но как? Что именно? – Белка тоже сегодня был на удивление тихим.

– Жоржа надо снять и убрать наместо, сторожа тоже – затащить в его каморку и… и уложить на тахту. Будто он там и умер. И тогда, когда его найдут, ни у кого не возникнет никаких подозрений.

Хомяк молча пялился в гравийную дорожку, Белка же выдавил:

– И кто будет это делать?

– Мы, чёрт возьми! Все вместе, и не отнекивайтесь! – Злобно отозвался Павел и достал ключи. – Идём.

– А что у тебя с лицом? – Спросил Хомяк по дороге.

– За сторожа переживаю!

Ответ был резким и явно издевательским. В нём звучала угроза, и Семён не полез на рожон. В конце концов, какое его дело?

Говорят, помещения – дома, квартиры, школы – живут эмоциями их обитателей. Там, где слышен детский смех и топот маленьких ножек, всегда легко и приятно; где раздаётся грозный голос строгого начальника, грозными кажутся даже стол и стены; а где разносятся стоны больных, там каждый метр пропитан их гнетущими страданиями. Всё вокруг нас отражает нас самих, и если где-то находится не по себе, это лишь говорит о том, что мы далеки по духу от здешних обитателей – ранее живущих или настоящих, – неважно. Чьей-то энергии едва хватает на маленькую квартирку, а кто-то может заполонить собою несколько этажей. Поселить в них тишину летнего отдыха, отдалённые отзвуки улицы и лёгкий запах сырой земли в цветочных горшках. Но когда в помещении поселяется смерть, и не простая, а со страданием, она неведомым образом заволакивает всё вокруг своей липкой паутиной, преет воздух и плесневеет земля в горшках, и словно расстилается по полу дымка её мертвенных щупалец. Именно это почувствовали ребята, войдя в заднего входа на лестницу, хотя комната сторожа и он сам были в другом крыле. Тепло обдало их холодом, и в воздухе кроме пыли читались явные нотки разложения. Но ведь прошли всего сутки!

– Что ж так воняет-то, – заметил Белка, сморщив нос.

– Просто он ещё заживо сгнил наполовину, – попытался отшутиться Павел, но от своих же собственных слов ему сдавило грудь, и последние слова он почти проглотил.

Вечер был жаркий и томный. Серые тучи заволокли небосвод, предоставив жителям вариться в асфальтно-кирпичном мареве города. Ни ветерка, ни капли дождя. Душная, сухая неподвижность, придавливающая к земле. Бетонные стены школы прогрелись, и температура внутри была ещё больше. Шагнув в коридор первого этажа, ребят знобило, хотя они покрылись