Г Метельский - По кромке двух океанов Страница 11

К Мурманскому порту был приписан «дедушка русского ледокольного флота» — легендарный «Ермак». Торцовая стена краеведческого музея превращена в памятник кораблю. На фоне мозаичного панно — забитого льдом океана — подлинный якорь с «Ермака». А в самом музее — бронзовые, надраенные до блеска буквы: «ЕРМАК», — снятые с борта ледокола, рулевое колесо, колокол с надписью: «Ермак. 1899».

Последние четырнадцать лет своей долгой жизни ледокол базировался в Мурманске. Здесь была и его последняя стоянка, в январе 1965 года. Потом старый ледокол разрезали.

«Литке», «Георгий Седов», «Красин», «Сибиряков» — кому не знакомы имена наших прославленных арктических судов, швартовавшихся у мурманских причалов!

Трижды посещал Мурманск крейсер «Аврора», всякий раз встречаемый восторженной толпой жителей. «Сегодня военморы «Авроры»… среди нас, а мы — с ними, Да здравствует авангард морского отряда Мировой Революции!» — так приветствовала команду крейсера газета «Полярная правда» в июне 1924 года.

Отсюда уходил в последнее плавание «Челюскин». Начальник полярной экспедиции на корабле Отто Юльевич Шмидт сказал перед отходом: «Северный морской путь мы окончательно закрепим, и Мурманск будет его началом».

Городок не велик и не мал

«Приморск» — одно из тех судов, которые работают на запад» ном отрезке Северного морского пути. Не без труда я нахожу теплоход среди множества других, заполнивших причалы, — советских, шведских, финских, английских, итальянских.

Вахтенный матрос, стоящий у трапа, вверху, уже знает о новом пассажире и провожает меня к капитану.

— Каюта врача свободна. Можете устраиваться, — говорит Виктор Платонович Корешков.

Внешностью он походил бы на помора, если бы не был таким живым и подвижным; поморы, по-моему, отличались степенностью и спокойствием. Корешкову же не сидится на месте, он все время ходит деловым шагом то по своей каюте, то по палубе, смотрит в бинокль, на ходу отдает распоряжения, интересуется, все ли готово к отплытию.

Отплываем рано утром. Я просыпаюсь от громкого начальственного голоса, доносящегося из репродуктора в моей докторской каюте:

— Палубной команде стоять по местам швартовки!

Наскоро одеваюсь и иду на капитанский мостик; вчера Виктор Платонович разрешил мне заходить сюда.

За ночь на залив наполз туман, но сейчас он, к счастью, рассеивается, и сквозь него проглядывает большое безостановочное солнце. Погрузку закончили еще в полночь: наполнили трюмы продовольствием для Диксона и какими-то станками в ящиках для Нарьян-Мара. Неподалеку на огромный теплоход с грохотом и скрежетом всю ночь грузили уголь для полярных зимовок.

— Прямо руль… Руль прямо! — слышу я негромкий голос капитана. — Отдать шпринг!

Сверху, с высоты мостика, хорошо видно, как матросы выполняют команды. «Приморск» медленно, словно ему жаль расставаться с Мурманском, отходит от причала и выходит на свободную воду.

«Сохранно плавать вам по студеному морю!» — напутствовали бы нас в старину поморы, но я слышу лишь короткое:

— Так держать!

— Так держать! — повторяет старпом команду.

И вот мы уже идем полным ходом. Крутые скалистые берега залива поражают своим первозданным, диким величием. Серые, наваленные друг на друга камни кое-где подернуты скудной зеленью и пестрыми пятнами лишайников. На южных, открытых солнцу склонах растет березовый стланик. С нависших над водой камней спускаются зеленоватые водоросли, похожие на бороду лешего.

Вспоминается рассказ одного мурманского краеведа. Этим заливом, только в обратном, чем мы, направлении осенней ночью 1922 года плыла рыбацкая лодка, на которой, поеживаясь от холода, всматривался в темноту — не покажутся ли спасительные огоньки Мурманска? — великий датский писатель Мартин-Андерсен Нексе. Этим трудным путем он пробирался в нашу страну, чтобы принять участие в работе четвертого конгресса Коминтерна.

Минуем гавань слева. Впереди море. Я вспоминаю, что в соседней Кислой губе находится единственная в стране приливная электростанция. Но «Приморск» идет мимо, и мне остается лишь мысленно побывать там, где с 1968 года работает опытная ПЭС.

…Кислая губа соединяется с морем узкой щелью, пропиленной за миллионы лет в скале волнами моря. Точно в назначенный срок начинается одно из чудес природы — прилив. Воды Баренцева моря неудержимо устремляются в губу. Это особенно красиво ночью, когда они фосфоресцируют, искрятся, играют холодным светом. Поток бурлит, ему тесно. Узкое горло Кислой не в состоянии пропустить всю напирающую с моря воду, и в самом узком месте губы образуется перепад. Но вот напор стихает, вода успокаивается — прилив достигает своего максимума, — а через несколько минут просыпается снова, разбуженная начавшимся отливом: через узкую щель вода опять устремляется в море. И так было века! Даровая, не зависящая от погоды и времени года огромная энергия пропадала зря. Теперь ее обуздали. Правда, всего лишь какую-то ничтожную долю ее, но все же…

Из рассказов мурманчан, из книг и газет я зримо представляю ее, нашу единственную пока, первую ПЭС, — приливную электрическую станцию, построенную по проекту энтузиаста Льва Борисовича Бернштейна. Серое аккуратное здание, возвышающееся посреди ослепительно синей, прозрачной воды, на дне которой в отлив хорошо видны камни, устилающие русло. Два бетонных крыла соединяют станцию с отвесными берегами, облизанными морем. Дом для обслуживающего персонала. Ни кустика, ни деревца вокруг, лишь мхи да лишайники, лишайники да мхи…

До Кислогубской была построена только одна ПЭС — во Франции. Скептики назвали эту затею «экономическим безумием», «дорогостоящим капризом». Президент де Голль назвал станцию «выдающимся сооружением века».

Наша ПЭС по своей мощности не идет в сравнение с французской, и тем не менее она стала объектом внимательнейшего изучения как советских, так и зарубежных специалистов. Здание станции вместе со всей «начинкой» сооружали не в необитаемой Кислой губе, а рядом с индустриальным Мурманском и в готовом, смонтированном виде отбуксировали за сто километров, к месту постоянной прописки. Это было удивительное зрелище. Словно под руки, вели два буксира изящную громаду из бетона и стали, похожую на мощный океанский корабль. На здании станции была устроена временная штурманская рубка, капитанский мостик, а на высокой мачте развевался красный флаг.

Пока я предаюсь этим размышлениям, наш «Приморск» покидает Кольский залив и выходит в открытое море. Я все еще стою на капитанском мостике и любуюсь безбрежной морской равниной. Сейчас она спокойная, темно-синяя и лишь слегка распахана волнами, которых, к счастью, почти не замечает наше судно.