Пруссия – наша - Александра Сергеевна Шиляева Страница 12

Оттуда мы долго шли и шли, пока не пришли к зданию классической гимназии Тильзита. Когда я стояла перед ним – у меня было ощущение, что я в старой Англии. А может я вообще в сказочной книжке и это филиал Хогвардса?

Дальше – хуже. Концентрация старых зданий начала зашкаливать. Это было очень красиво и, если честно, немного страшно. Некоторые дома, казалось, вот-вот рухнут. В этом городе много работы для реставраторов.

И все это мешалось… да, с промзоной, но и с бытовой совковостью тоже.

Особенно мне понравились живые и жилые малоэтажные дома. С одного крыльца меня облаял микроскопический пёс.

Далее мы остановились у дома, в котором родился Армин Мюллер-Шталь. Вы спросите меня – кто это? А я отвечу вам – не знаю. Но дом великолепный, хоть и в жутком состоянии. Хелюля попросил меня забраться на крыльцо и прочесть, что написано на двери. Мне было страшно, потому что вокруг здания валялись упавшие кирпичи. Я давно подозревала, что Хелюля меня ненавидит.

На двери была цифра 1995. Видимо это окончание срока годности здания.

По улице Матросова мы пришли к городскому парку. Это был английский парк: красивый беспорядок. А еще: осень и утки. Из двух сезонов осень мне нравится больше чем весна. Весной мне всегда безумно одиноко, потому что всё вокруг оживает, все вокруг веселятся – я себя чувствую изгоем, особенно когда вылупляется ослепительное солнце.

В начальной школе нам однажды Надежда Викторовна дала задание – написать стихотворение про свое любимое время года. Я написала про осень, и моя подруга Надиля спросила: ты пишешь про осень, потому что хочешь быть похожей на Пушкина? Я не помню, что тогда ответила. Но тогда, в детстве, я четко ощущала родство с Александром Сергеевичем, не только потому, что стихи из меня лились ручьем, а еще и из-за того, что я тоже Александра Сергеевна.

Пушкинское стихотворение «К морю» абсолютно перевернуло мое детское сознание.

В парке мы немного погуляли, я потрогала пушистый мох, который почему-то облеплял деревья со всех сторон. Стало страшно. А если я в лесу заблужусь? Там такой же бардак будет?

Хелюля привел меня к белоснежному памятнику величественной Луизы и сказал, что для немцев она примерно такая же, как для нас Екатерина Великая – любимая монархиня. А я ему пересказала историю, которую он мне рассказал ранее – про удачные четырехчасовые переговоры Луизы с Наполеоном за закрытой дверью. Я часто так играю – перенимаю манеру людей и дословно передаю содержимое их речи. Хелюля сначала смеялся над этой игрой, потом его это бесило, а сейчас он равнодушно улыбается и говорит: да-да.

Памятник был такой империалистски-трогательный! Пухлая рука Луизы на пышном платье выглядела по-матерински тяжело и в то же время изящно.

Из парка мы дошли до автовокзала, где я сфотографировала Хелюлю с памятником переселенцам. Бронзовый мужчина в орденах с тяжёлым взглядом, а за его спиной – хмурая женщина и веселый бодрый мальчик в папиной фуражке. И благостный Хелюля где-то сбоку.

Оттуда мы прошли мимо казарм Литовского драгунского полка (где приметили множество людей в военной форме) и вышли к нашей гостинице.

Ключ от номера не сработал. Хелюля подумал, что это из-за размагничивания (у нас было еще 5 минут до расчетного часа), и спустился на ресепшен за новым. Новый ключ тоже не сработал. Я села на ковер в коридоре и просто сидела в тишине, пока не подошла горничная и не начала донимать меня, что мы слишком поздно выезжаем. Потом пришел Хелюля со стопроцентно намагниченным ключом и спас меня.

Мы зашли и снова вдохнули тяжелый сухой горячий воздух с табачным прошлым – Хелюля воскликнул: и как мы тут спали! А я ему сказала – только не ругайся! И рассказала про 6 утра и открытое окно. Он не ругался.

Напоследок Хелюля высказал администратору все претензии по поводу стоячих вод в душевой кабинке. Мы загрузили чемоданы в машину и поехали.

Когда мы снова оказались на красивой дороге, я вспомнила, как люблю путешествовать, люблю забывать о своей рутине, люблю, когда мне никто не пишет.

В поселке Маршальское мы встали на детской площадке и пошли пешком до замка Лаукен. Там была школа, и как раз прозвенел звонок – все шумные дети быстро скрылись. Мы прочли стенд о Людвиге Биберштайне, бывшем хозяине замка. Он помогал узникам концлагерей, а еще отказался вешать свастику на свой дом. За все это его казнили в 1940 году.

Замок стоял весь такой нерусский, бледно-желтый с красной черепицей. Два российских флага развевались у входа. И еще один – красно-желто-синий. Из толстой кирпичной трубы поднимался полупрозрачный черный дым.

Мы обошли здание. Встретили одинокого кочегара, который разгребал кучу угля. Потом заметили стоянку со школьными автобусами для детей из соседних сел.

На этом наше знакомство с замком Лаукен было окончено, и мы поехали дальше под веселое кёнигсбергское радио: «И я кричу: мама! мама! Ты же говорила мне, что будет драма».

Следующей остановкой стал замок Лабиау в нынешнем городе Полесске. Хелюле припарковал машину неподалеку от достопримечательности, и мы решили выпить чаю, прежде чем идти гулять, но наш термос выдохся со времен Инстербурга. Рядом стоял кисок Coffee-Labiau, где продавали горячие напитки и булочки. Я купила там два безалкогольных глинтвейна и мне стало радостно в душе от того, что я стою в незнакомом городе, покупаю что-то вкусное, и скоро мы поедем еще дальше. Куда-то к морю.

Еще я взяла две очень свежие слойки с ветчиной и сыром.

Хелюля не обрадовался безалкогольному глинтвейну. Я так и думала, что ему нужно было взять обычный черный чай! Но решила ненадолго забыть про то, что вкусы у Хелюли законсервированные. Он все в жизни уже перепробовал и всю любимую пищу для себя определил… Тем не менее мы замечательно согрелись! Из окна машины видели сумасшедшего дядьку, слишком резкими движениями разбрасывающего соль на тротуар.

Замок Лабиау стоял посреди… да, промзоны. И в самом замке теперь была промзона. Очень незаметная. Во внутреннем дворе мы нашли бетонную фигуру рыцаря без головы. Я сфотографировала Хелюлю с ней.

Далее мы прошли вдоль внешней стены мимо реки Деймы. Замок снаружи был очень страшный. Стоит такой брошенный, облезлый. Все это так уныло выглядело в соседстве