Луи Буссенар - Охотники за каучуком Страница 124

Вырубали лес, выжигали корни и пни, а на золе сажали тыквы, ямс, маис, бобы, арахис, стручковый перец. В здешнем влажном климате все это вырастало, как на дрожжах. Не проходило и трех месяцев, как собирали урожай.

Покончив с приготовлениями и предварительными работами, взяв топоры, мачете, сумки с провизией, люди по одному или парами отправлялись в лес.

Выбрав подходящее дерево, его сначала поглубже окапывали, а потом подрубали топором под самый корень, как можно ниже. Свалив ствол, обрубали еще и ветки, а уж потом снимали кору.

С помощью небольшой дубинки, называемой маканачуэлла, деревянной колотушки или же просто обратной стороны топора, аккуратно постукивая, внутреннюю часть коры отделяли от внешней — мертвой.

Потом мачете делали продольные или поперечные насечки и отдирали кору от ствола одинаковыми кусочками, достигающими сорока — пятидесяти сантиметров в длину и десяти — двенадцати в ширину. Их называли плашками. Плашки напоминали дощечки или дранку, которой в некоторых странах кроют крыши домов.

С ветвей кору снимали таким же способом, только не постукивали предварительно, потому что здесь кора моложе, она легче отходила.

С хорошего дерева, ствол которого в диаметре составлял от девяноста сантиметров до метра, обычно снимали сто — сто десять килограммов сухой коры.

Рабочие приносили кору в лагерь на спинах, складывали в груды и сушили на солнце. Для того чтобы плашки не покоробило, что затруднило бы их транспортировку, сверху укладывали тяжелый груз. Каждый день, в крайнем случае каждые два дня, плашки переворачивали и перетасовывали, чтобы они равномерно просохли и не заплесневели.

Что до коры, снятой с ветвей, то ее просто раскладывали на солнце. Вскоре под лучами она сворачивалась в трубочки.

Наконец кора высушена. Теперь предстояло самое трудное. Взвалив тяжелую ношу на плечи, рабочие должны пройти теми тропами, которыми и налегке-то шагать не просто. Обычно этот путь занимал пятнадцать — двадцать дней.

После всех тягот пути кору сваливали к ногам управляющего. Его дело — беречь добытое.

Управляющий сортировал кору, складывал в пакеты, а затем те же рабочие или мулы тащили груз в ближайший пункт. Там вес удваивался. Пакеты заворачивали в свежую бычью кожу. Когда она высыхала, то становилась такой же тяжелой, как мешок, полный коры.

В такой упаковке хина и отправлялась в Европу, где попадала в руки аптекарей, врачей, фабрикантов-химиков.

Химический состав различных видов хинной коры стал известен благодаря двум французам, Пеллетье и Каванту. В 1820 году их уникальные открытия обогатили науку, показав всему миру, чему обязана хина своими удивительными свойствами.

Пеллетье и Каванту удалось выяснить, что в коре хины в разных пропорциях присутствуют алкалоиды: цинхонин, киноидин, цинхонидин, а кроме того, множество других ценных веществ.

Окончательно химический состав хины выяснили Бушарда и Пастер, который был знаменитым химиком до того, как стать гениальным физиологом.

Однако не все вещества, содержащиеся в хине, одинаково важны с терапевтической точки зрения.

Среди них самый ценный — хинин.

Ради него, ради чудодейственного хинина, исцеляющего и воскрешающего, неутомимые трудяги уходили и вновь уходят в леса Амазонки.

ГЛАВА 12

Сеньор Хозе радуется. — Хинная «жила». — Успех. — Индейцы отказываются идти дальше. — «Уже пятый день». — Снова о канаемес. — Стоянка. — Разочарование индейцев. — Маркиз заболел. — Экзема, или болезнь больших лесов. — Шестьдесят килограммов для эльзасца не в тягость. — Чему быть, того не миновать. — Один за всех, все за одного. — Больной выдержал. — Испорченный ужин. — Шарль — повар. — Индейцы берут реванш. — Летаргия. — Ассаку, индейский яд. — Сон или смерть?

Вернемся на плато Лунных гор, где наши охотники за хиной отыскали первое деревце.

При виде его сеньор Хозе, похоже, впал в настоящую горячку. Оставив компанию, он убежал в лес, потом вернулся, снова кинулся в чащу, опять и опять исчезал и появлялся, кричал от радости, пел, оживленно разговаривал сам с собой.

Любой, кому неведомо подобное состояние, решит: лихорадка, бред, горячка. Однако человеку, знакомому с тяготами поисков и походов, тому, кто спит и видит цель, ради которой пустился в нелегкий путь, понятно состояние удачливого охотника. Возбуждение это сродни тому, что испытывает после изнурительного труда старатель, напавший наконец на золотую жилу. Так ликует одержимый исследователь, забывавший себя, все прелести жизни ради брезжущей где-то в неясной дали, манящей, все затмевающей цели, когда цель эта достигнута и мечта осуществлена.

Остальные не проявляли столь бурного восторга. Отчасти оттого, что не в полной мере осознавали значение происшедшего, отчасти благодаря европейскому темпераменту, не столь бешеному, как у мулата Хозе. Вид хинных деревьев не произвел на них того впечатления, какое оказали бы внезапно открывшиеся взору залежи золота. Россыпи золотого песка, блеск самородков превращают в безумца любого, каким бы хладнокровным и рассудительным он ни был. А богатства флоры и фауны, пусть даже невероятные, необозримые, не будоражат воображение.

Безумие, охватившее мулата, пробудившее в нем дикарскую кровь, заставившее его галопом носиться по лесу, кричать и улюлюкать, продолжалось с час.

Напрыгавшись, набегавшись, накричавшись, Хозе, который, казалось, совершенно забыл о своих друзьях, вернулся запыхавшийся, обливаясь потом. Лицо и руки его горели, но глаза радостно поблескивали.

— Браво! Браво, сеньоры! — воскликнул он. — Я прошелся по лесу и нашел здесь множество хинных деревьев.

— Вы довольны? — поинтересовался Шарль, не в силах скрыть улыбку.

— Я счастлив, безумно счастлив! Знаете ли, сеньор, я ведь не напрасно промчался по чаще, словно тапир, за которым гонится ягуар. Уверяю вас, там столько хины, что работы хватило бы для пятидесяти человек года на два!

— Быть не может!

— Да уж можете мне поверить. Но и это еще не все. Мало того, что таких запасов хины не встретилось в самых знаменитых зарослях Боливии. Поскольку местность тут возвышенная, деревья — настоящие великаны. Что касается вида, то, насколько я могу судить, в основном здесь произрастает красная и желтая хина…

— То есть самая ценная, не так ли?

— А следовательно, и самая дорогая. Признаюсь, сам я не ожидал подобного. То, что мне некогда приходилось видеть, а видел я богатейшие заросли, и близко не напоминает эти. Отныне, сеньор, я уверен в успехе нашего предприятия. Чем дальше мы пройдем на восток, тем больше будет хины.