Джером Джером - Трое в лодке, не считая собаки Страница 13

— Что-что, а с голоду они не помрут, — сообщил джентльмен из обувной лавки.

— Ты, поди, тоже с собой чего-нибудь захватил, — возразили «Голубые Столбы», — если бы собрался переплыть Атлантический океан в лодке.

— Они не собираются переплывать Атлантический океан, — вмешался мальчик от Биггса. — Они отправляются на розыски Стенли[12].

К этому времени уже собралась небольшая толпа, и люди спрашивали друг друга в чем дело. Одна сторона (юные и легкомысленные) находила что это свадьба, и отмечала что Гаррис — жених; в то время как старшая и более вдумчивая часть масс склонялась к мысли, что здесь готовятся к погребению, и я, вероятно, брат мертвого.

Наконец появился свободный кэб (у нас такая улица, на которых, как правило, пустые кэбы, когда они не нужны, мелькают с частотой три штуки в минуту, болтаются повсюду вокруг и путаются под ногами). И мы — сложив в кэб самих себя и пожитки, а также вышвырнув пару приятелей Монморанси, которые, очевидно, принесли клятву не покидать его никогда — отбыли среди аплодисментов толпы (при этом мальчик от Биггса запустил нам вслед морковкой, «на счастье»).

В одиннадцать часов мы прибыли на вокзал Ватерлоо и стали спрашивать, откуда отходит поезд 11:05. Разумеется, этого никто не знал. На Ватерлоо никто никогда не знает, откуда отравляется поезд (как ни то куда он идет, когда все-таки отправляется, как и вообще ничего в этом смысле). Носильщик, который взял наши вещи, считал, что поезд отправляется со второй платформы, тогда как другой носильщик, с которым вопрос мы обсудили также, слышал, что, как вроде бы говорили, с первой. Начальник вокзала, с другой стороны, был убежден, что с пригородной.

Чтобы покончить с этим, мы поднялись наверх к главному диспетчеру, и он сообщил нам, что сию минуту встретил одного человека, который утверждал будто бы видел наш поезд на третьей платформе. Мы двинулись к третьей платформе, но тамошнее начальство нам заявило, что оно, в известной мере, считает, что поезд у них — саутгемптонский экспресс (если, конечно, не виндзорский кольцевой). В любом случае они были уверены, что поезд у них не кингстонский (хотя почему так были уверены, сказать не могли).

Тогда наш носильщик сообщил, что, как он думает, наш поезд, должно быть, стоит на верхней платформе. Он сказал, что (как он думает) этот поезд он вроде бы даже знает. Тогда мы поднялись на верхнюю платформу, увидели машиниста и стали спрашивать, не в Кингстон ли он идет. Он сказал, что, конечно, едва ли может утверждать наверное, но считает, в известной мере, что да. Так или иначе, если он не 11:05 на Кингстон, тогда он (он, в общем, уверен) — 9:32 до Вирджиния-Уотер. (Или экспресс 10:00 на остров Уайт, или куда-нибудь в том направлении; доберемся — узнаем.) Мы тихонько сунули ему полкроны и взмолились — пусть он будет 11:05 на Кингстон.

— На этой дороге никому никогда не узнать, — сказали мы машинисту, — какой у вас поезд и куда он идет. Дорогу-то знаете! Трогайте себе тихонько и поезжайте в Кингстон.

— Даже не знаю, джентльмены, — отвечал великодушный малый. — Но думаю, кто-то все-таки идти в Кингстон должен… Так что я и пойду. Гоните полкроны.

Вот так мы попали в Кингстон, через Лондон, по Юго-Западной железной дороге.

Впоследствии мы узнали, что этот наш поезд на самом деле был эксетерский почтовый, что на Ватерлоо его разыскивали несколько часов подряд, и никто не знал, куда же он делся.

Наша лодка ожидала нас в Кингстоне, как раз ниже моста, и к ней мы направили стопы, и сложили багаж вокруг, и взошли на нее.

— Ну как, все в порядке? — спросили у нас.

— Еще как! — ответили мы.

И — Гаррис на веслах, я у руля, а Монморанси, подавленный и исполненный глубокого подозрения, на носу — мы двинулись по реке, которой на две недели предстояло стать нашим домом.

Глава VI

Выдалось чудесное утро, как бывает поздней весной или ранним летом (что вам больше понравится), когда нежный глянец травы и листвы наливается полной зеленью, а природа похожа на прелестную девушку в трепете смутных чувств на пороге зрелости.

Чудные улочки Кингстона, весьма живописные в ярком солнечном свете у берега; сверкающая река с баржами, которые неспешно тянутся по течению; зеленый бечевник; нарядные особняки на том берегу; Гаррис, кряхтящий за веслами в своем красно-оранжевом свитере; сумрачный старый дворец Тюдоров, мелькающий вдалеке — все это составляло столь солнечную картину, столь яркую и спокойную, такую полную жизни и все же такую умиротворяющую, что — пусть стоял сейчас ранний день — я почувствовал, как меня мечтательно убаюкивает, обволакивает задумчиво-созерцательным настроением.

Я представлял Кингстон, или «Кенингестун», как он назывался однажды, когда саксонские «кенинги» короновались там. Здесь перешел реку великий Цезарь, и римские легионы разбили свой лагерь на покатых холмах. Цезарь, как в поздние времена Елизавета[13], останавливался здесь, похоже, на каждом углу (только он был приличнее доброй королевы Бесс: он не ночевал в трактирах).

А она на трактирах была просто помешана, эта английская королева-девственница. В радиусе десяти миль от Лондона едва ли найдется хотя бы один чем-то привлекательный кабачок, в который она бы не заглянула, где бы не посидела, где бы не провела ночь. Интересно, кстати, что́ если Гаррис, скажем, начнет новую жизнь, станет великим, добродетельным человеком, сделается премьер-министром и умрет — стали бы на трактирах, к которым он благоволил, вешать вывески: «Здесь Гаррис пропустил кружку горького», «Здесь летом 88-го Гаррис опрокинул пару шотландских со льдом», «Отсюда в декабре 1886-го вышибли Гарриса»?

Нет. Таких мест было бы слишком много! Те места, в которых он никогда не бывал — вот они бы прославились. «Единственная пивная в Южном Лондоне, где Гаррис не хлебнул ни глотка!» Народ повалил бы валом — посмотреть, что там не так.

Как, должно быть, ненавидел Кенингестун простоватый бедняга король Эдви! Пир по случаю коронации оказался ему не по силам. Может быть, кабанья голова, нафаршированная цукатами, пришлась ему не по вкусу (мне бы она не пришлась, точно), а мед и вино в него уже просто не лезли — но он удрал потихоньку с шумного кутежа, чтобы украсть тихий час при свете луны с милой своей Эльгивой.