Сесил Форестер - Коммодор Страница 13

Оставалась еще одна медная коробка. Она была наполнена маленькими квадратными кусочками тонкого медного листа. Хорнблауэр с интересом рассматривал их: в середине каждого из медных квадратиков виднелась выпуклость; в этом месте металл был настолько тонок, что можно было разглядеть темное содержимое бугорка. До Хорнблауэра понемногу начинало доходить, что перед ним те самые капсюли, о которых он столько слышал раньше. Чтобы убедиться в этом, он положил один из них на стол и резко ударил по нему бронзовым молоточком. Послышался громкий хлопок, из-под молоточка поднялся дымок; подняв его, Хорнблауэр увидел, что капсюль открылся и обгорел, а на столе остались следы маленького взрыва.

Он вновь взглянул на пистолеты. Ну, конечно же — только слепой не заметил бы отсутствие кремня и бойка. Ударники пистолетов упирались в обычные, на первый взгляд, металлические пластины, однако, при тщательном рассмотрении, он увидел, что под ними расположена узкая щель — как раз достаточная, чтобы вложить в нее капсюль. В передней стенке этого узкого гнезда виднелось небольшое отверстие, которое очевидно, сообщалось с казенником пистолета. Оставалось только зарядить пистолет, заложить капсюль и плотно закрепить его в гнезде. При нажатии на курок ударник бьет по капсюлю, тот взрывается, пламя поджигает пороховой заряд и пистолет стреляет. И не нужно возиться с ненадежным кремнем и затравкой: дождь и брызги морской волны не смогут вывести эти пистолеты из строя. Вероятно, они дадут не больше одной осечки на сотню выстрелов. Это был чудесный подарок — и со стороны Барбары было весьма предусмотрительно подарить ему именно такие пистолеты. Один Бог знает, сколько они могут стоить; несколько опытных мастеров, должно быть, потратили несколько месяцев только на нарезку этих четырех стволов. А медные капсюли — пять сотен капсюлей, и каждый сделан вручную — тоже обошлись в немалую сумму. Зато, вооруженный этими пистолетами, Хорнблауэр держит в своих руках жизни четырех противников, а имей он в своем распоряжении два двуствольных пистолета с обычными кремневыми замками — по крайней мере, одна осечка, если не две, ему гарантирована. Если же погода будет дождливой или придется стрелять на окатываемой брызгами волн верхней палубе или в шлюпке — то дай Бог дать хоть один выстрел. С точки зрения Хорнблауэра, нарезные стволы были не так важны, как капсюли: в обычных схватках, которые случаются на море, дальнобойность оружия не столь важна, как его надежность — ведь порой, вместо того, чтобы целиться в противника, достаточно просто приложить ствол к его груди и нажать курок.

Хорнблауэр уложил пистолеты в их уютные бархатные гнезда и вновь задумался. Барбара, любимая, она всегда думает о нем, пытаясь предугадать его желания и даже более того: эти пистолеты — пример того, что она пытается сделать реальностью даже его мечты, в том числе те, о существовании которых он и сам не догадывается. Помнится, она удивленно подняла брови, когда он сказал, что «История Римской империи» Гиббона — единственная книга, которая понадобится ему в этом походе, а после купила и упаковала для него целый ящик других книг; одна из них, которую он сейчас мог видеть со своего места, была новой поэмой этого сумасшедшего пэра — лорда Байрона, под названием «Чайльд Гарольд» (что бы это могло значить?) Перед его отъездом все вокруг только о ней и говорили; Хорнблауэр вынужден был отметить про себя, что рад возможности прочитать ее на досуге, хотя он никогда и не мечтал бы купить ее для себя. Оглядываясь на свою прошлую скромную, спартанскую жизнь, Хорнблауэр вдруг ощутил странное чувство почти болезненного сожаления о том, что она закончилась и, почему-то разозлившись, вскочил со стула. Иногда ему хотелось бы не быть женатым на Барбаре, а это уж было абсолютной бессмыслицей.

Сидя в своей каюте Хорнблауэр мог сказать, что «Несравненный» по-прежнему шел в крутой бейдевинд к сильному северо-западному бризу, почти не испытывая бортовой качки, но зато глубоко зарываясь порой в короткие волны Северного моря. Репитер компаса над его головой показывал, что корабль четко держит курс на Скоу; а сама каюта, казалось, в резонанс отзывалась на пение туго натянутого такелажа, которое передавалось деревом корпуса во внутренние помещения линейного корабля. Корпус стонал, когда «Несравненный» зарывался в очередную волну и потрескивал настолько громко, что порой нелегко было расслышать собеседника. Какая-то из частей набора в определенный момент удара каждой волны издавала резкий и громкий звук, похожий на выстрелы из пистолета и Хорнблауэр невольно приподнимался всякий раз, слыша этот звук, пока не привык и не начал безотчетно предугадывать его возникновение по движениям корабля.

Другой звук, странный — глухой стук, регулярно повторяющийся прямо над его головой, настолько заинтриговал Хорнблауэра, что, не находя логичного объяснения природе его появления, он вынужден был надеть шляпу и подняться на шканцы, чтобы выяснить, в чем дело. На первый взгляд, на верхней палубе не было ничего, что могло бы послужить источником этого ритмичного стука: не работала помпа, никто не конопатил швы — даже, если представить возможным, что это могло происходить на шканцах линейного корабля в открытом море. Здесь были только Буш с вахтенным офицером, которые, как только великий человек — коммодор — присоединился к их компании, сразу замерли и постарались казаться незаметными. Один Бог знает, что это так шумело. Хорнблауэр начинал думать, что слух подвел его и, возможно, странный шум доносился не с верхней, а с нижней палубы. Теперь нужно было изобразить, что он поднялся на шканцы не просто так, а с определенной целью — интересно было отметить, что, даже став коммодором первого класса, он все еще вынужден прибегать к уловкам — и он начал расхаживать взад и вперед по мгновенно освободившейся наветренной стороне шканцев, в своей привычной манере — заложив руки за спину и слегка наклонив голову вперед. Энтузиасты от литературы исписали горы бумаги, повествуя о различных радостях жизни — женщинах, вине, цветущих садах и рыбалке, — но почему-то ни один из них ни словом не обмолвился об удовольствии, получаемой от прогулки по шканцам.

Но что же это, черт возьми, стучит? Он уже было и забыл, зачем поднялся на верхнюю палубу, шагая взад и вперед он украдкой бросал взгляды по сторонам, но так и не смог обнаружить ответа на мучивший его вопрос. С тех пор, как он вышел на шканцы, стука не было слышно, но любопытство по-прежнему терзало его. Он остановился у фальшборта и взглянул за корму, на эскадру. Изящные шлюпы со своей корабельной оснасткой, без труда справлялись с сильным бризом, но вот бомбардирские кечи, похоже, чувствовали себя далеко не столь уверенно. Отсутствие фок-мачты и большой треугольный фор-марсель заставляли их рыскать даже при попутном ветре. А сейчас они то и дело ныряли своими бушпритами в набегающие волны и черпали носами зеленую воду.