Фредерик Кук - Мое обретение полюса Страница 14

Я вспоминаю, как просиживал в одиночестве длинными зимними вечерами. И вдруг, развернув однажды газету, я прочитал, что Пири готовит свою экспедицию 1891 г. в Арктику. Не могу объяснить своих ощущений — передо мной словно распахнулась дверь тюремной камеры. Я почувствовал первый, неумолимый зов Севера. Победить неизведанное, бросить вызов ледяной твердыне — вот что предназначалось мне, вот когда но-настоящему взыграл во мне тот самый импульс честолюбия, родившийся во мне еще в детстве, а может быть, еще до моего появления на свет, импульс, который так долго подавлялся, когда я умирал с голоду. Теперь страсти вздымались в моей груди неудержимой волной.

Я вызвался добровольцем сопровождать Пири в экспедиции 1891–1892 гг. в качестве хирурга. Принес ли я какую-либо ощутимую пользу — об этом сказано другими.[51]

Только побывав в Арктике, можно понять ее очарование, то очарование, которое заставляет людей рисковать жизнью и, как я понимаю это сейчас, переносить неслыханные невзгоды вовсе не ради материальной выгоды. Арктика очаровала и меня. Когда «Брэдли» пробирался на север, я по-прежнему испытывал это чувство, а теперь, как это ни горько, расстался с ним.

В экспедиции Пири и последующих экспедициях, в которых мне довелось служить, я не получал ни цента.

Вернувшись из первой экспедиции, я все же умудрялся сводить концы с концами врачебной практикой, хотя нуждался всегда. Несколько раз я пытался организовать на компанейских началах экспедиции в Арктику. Эти попытки провалились. Тогда я постарался вызвать интерес общественности к исследованиям в Антарктиде; это также не увенчалось успехом. Затем у меня появилась возможность присоединиться к бельгийской антарктической экспедиции,[52] и снова я работал без денежного вознаграждения.

По возвращении из Антарктиды я вынашивал планы покорения Южного полюса и долгое время работал над созданием устройства для достижения этой цели — автомобиля, способного передвигаться по льду. И снова меня поджидала финансовая неудача. Разочарование разжигало мое честолюбие, терзало душу, подталкивало к решительным действиям. Мне хотелось бы, дорогие читатели, чтобы вы не забывали о том психическом настрое, в котором я пребывал, который питал мою решимость: я должен, обязан был добиться успеха. К свершению подвига людей подводит внутренняя убежденность, однако она может привести и к поражению.

После антарктических приключений последовало лето в Арктике,[53] откуда я вернулся лишь для того, чтобы отправиться в глубину Аляски. Мне удалось покорить вершину Мак-Кинли. После возвращения из аляскинской экспедиции однообразные дни, проведенные мной в бруклинской конторе, показались мне тюремным заключением, мысли мучили и терзали меня. Подвернись случай, думалось мне, и я добьюсь успеха. Эта мысль преследовала меня неотступно. Я убедил себя в том, что покорение полюса (предприятие, на выполнение которого я затратил шестнадцать лет[54]) вполне реально.

У меня не было средств. Работа в экспедициях не принесла ничего, а весь мой доход от врачебной практики был вскоре истрачен. Если вам не приходилось испытывать дьявольские объятия бедности, которая мучает человека, преследует его по пятам, то вы не поймете того состояния раздражения и озлобленности, в котором я пребывал.

Мне оставалось только ждать, и судьба была благосклонна ко мне — я познакомился с мистером Джоном Р. Брэдли. Мы задумали осуществить арктическую экспедицию, в которую я в должное время и отправился. Путешествие привлекало мистера Брэдли как заядлого спортсмена; он надеялся на большую охоту в Арктике. Моим желанием в то время было возвращение к морозным просторам Севера, и эта экспедиция предоставляла мне возможность завершить работу по изучению эскимосов, начатую еще в 1891 г.

Конечно, я и мистер Брэдли обсуждали проблему покорения Северного полюса, однако это не было решающей предпосылкой моего предстоящего тогда путешествия. Однако чисто подсознательно эта мысль словно витала над всеми остальными — я чувствовал, что это путешествие может привести меня к окончательному решению. Вот почему, словно не сознавая, для чего это делаю, я выложил из собственного кармана все до последнего цента, приобретая дополнительные запасы на случай, если решусь оставить судно.[55]

На борту «Брэдли», уже идущего на север, мои планы все еще не сложились окончательно. Даже если бы я, прежде чем мы покинули Нью-Йорк, твердо намеревался достичь полюса, то и тогда я не стал бы испрашивать какого-то разрешения на это от каких-то неведомых мне властей, о которых имел весьма смутное представление. Хотя впоследствии нас сильно критиковали за такое незаметное отплытие, я всегда считал, что полюс взывал лишь к моему личному самолюбию. Этот зов был для меня тем голодом сумасшедшего, который я должен был удовлетворить.

Ясная погода сопровождала нас вплоть до Сиднея на мысе Бретон. От этой точки мы пересекли залив Святого Лаврентия, затем хорошим ходом вошли в пролив Белл-Айл. В середине июля, холодным безрадостным днем, мы прибыли в Батл-Харбор — городишко на юго-восточной оконечности Лабрадора, где к нам присоединился мистер Брэдли. Он опередил нас по железной дороге и на каботажных судах после того, как в Нью-Йорке принял кое-какое участие в подготовке шхуны к плаванию.

Утром 16 июля мы покинули скалистые берега Северной Америки и направились в Гренландию. В этом районе над морем почти постоянно висит густой туман. Взор застилает медленно колышущаяся серая масса, которая, словно вуалью, призрачным саваном скорби, покрывает все вокруг. В этом тумане слышны звуки сигнальных рожков рыболовных суденышек и очень часто — голоса самих невидимых рыбаков. Однако на этот раз пласты тумана время от времени медленно приподнимались над морем, и мы видели выступающие из серой пелены мрачные, иссеченные непогодой острова и полосы открытой воды, усеянные десятками ньюфаундлендских лодок, с которых ловили треску. Лодки прочно оккупировали эти воды.

Мы вошли в струю арктического течения, и, покуда судно встречало форштевнем этот поток, я подумал, что, может быть, это течение пришло сюда от некоего таинственного источника на самом полюсе.

Продолжая путь, мы вошли в Дэвисов пролив. Там мы встретили противные ветры, которые громоздили огромные волны. Это послужило хорошим испытанием мореходных качеств нашего «Брэдли». Судно в самом деле держалось молодцом.

Задолго до того как показались берега Гренландии, мы стали свидетелями тех красот, которые может предложить путешественнику только Север. Подобно огромным сапфирам, в золотом море плавали айсберги. Громоздящиеся массы льда величественно вздымались, ослепляя и радуя своим великолепием. Шхуна вошла в удивительно желтое море, поверхность которого вскоре словно покрылась расплавленным серебром. Поразительно яркие краски Севера не уступают цветовой гамме тропических морей, однако здесь они поражают неким стальным налетом, напоминая о суровом сердце своего края. Так или иначе иногда мне казалось, что все это великолепие — мерцающее в воде отражение еще не видимых нам ледяных гор Гренландии.