Борис Комиссаров - Григорий Иванович Лангсдорф Страница 14

В ПЕТЕРБУРГСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК

С того времени, как Лангсдорф отправился путешествовать с Резановым, ни в Петербурге, ни в Геттингене о нем долго не было никаких известий. Письмо Блумен- баху, написанное в феврале 1806 г. в Новоархангельске, ученый отправить не смог, и он возобновил свою переписку, лишь вернувшись из Русской Америки на Камчатку.

Между тем спутники Лангсдорфа по плаванию на «Надежде» начали беспокоиться о его судьбе. «Резанов якобы находится в Иркутске, но Лангсдорфа с ним нет»,— писал 29 января 1807 г. Горнер из Петербурга Крузенштерну, жившему тогда в Ревеле.1 В начале апреля того же года бывший астроном «Надежды» сообщал Крузенштерну о возвращении из русского посольства в Китае врача и зоолога М. Адамса. «О Лангсдорфе Адамс знает только то, что он, по слухам, утонул в Америке», — читаем мы в этом письме.2 В октябре-ноябре, судя по письмам Горнера, продолжавшего регулярно сообщать Крузенштерну о новостях, стало известно, что Лангсдорф писал с Камчатки и из Иркутска Румянцеву и Крафту. В это время в русской столице появился и Вольф, рассказавший о своих путешествиях с Лангсдорфом. Утром 16 ноября Крафт, встретивший Горнера, даже осведомился

44

у него, где остановился Лангсдорф, так как слышал, что тот как будто уже приехал в Петербург. В декабре, однако, новых сведений о путешественнике не было. «Неужели китайцы схватили его за уши?», — писал Горнер Крузенштерну, намекая на поездку их общего знакомого в пограничную с Китаем Кяхту.3

В начале 1808 г. в Академию дошло сообщение директора Российско-американской компании Б. Крамера о том, что Лангсдорф выехал из Иркутска с «шестнадцатью возами».4 Наконец 14 марта Горнер известил Крузенштерна, что в феврале Лангсдорф писал ему и Тилезиусу из Тобольска и что послезавтра он ожидает Лангсдорфа у себя.5

«В понедельник 16 марта к обеду, — писал Горнер Крузенштерну два дня спустя, — прибыл ко мне доктор Лангсдорф с двумя кибитками, нагруженными 16 большими и маленькими ящиками (не с шестнадцатью возами). С ним был один казак и две большие камчатские собаки. Вчера я проводил его к Румянцеву, который чрезвычайно неожиданно (ведь здешние министры мало доступны для людей без протекции и чина) сразу же пригласил его к себе и: очень вежливо принял. О материальных делах Лангсдорфа там не было речи. Теперь посмотрим, что Румяпцев сделает для него. Я думаю, что Лангсдорф заслужил хорошую пенсию, как Тилезиус или я. Кроме того, Лангсдорф уже три года не получал жалования... В одном из следующих писем... он сообщит вам о большом плане, который разработал для улучшения положения на Камчатке и который хорошо рекомендует генерал-губернатор Сибири Пестель, так что... Лангсдорф еще станет знаменитым губернатором. Идея его улучшений, — продолжал Горнер, — сводится к выводу с Камчатки войск и насаждению там казачества, ежегодному снабжению полуострова не по суше, а вокруг [мыса] Горна, перенесению торговой столицы из Охотска в Болыперецк или Петропавловск. В прошлую зиму Лангсдорф мпого путешествовал по Камчатке и пришел к выводу, что климат к западу от гор гораздо лучше, чем на восточной стороне .. Он доказывает, что разведение оленей так, как оно поставлено у коряков, наряду со скотоводством, которое хорошо развивается даже при не очень тщательном уходе за животными, сможет в изобилии кормить Камчатку. Соль и стрелковый порох составляют важные потребности... Вы, как старый любитель Камчатки, с удовольствием

45

увидите, что кто-то находит дорогу и старается помочь столь достопримечательной стране. Пестель обещал сделать все от него зависящее для вывода солдат. Поскольку военный чин на Камчатке не нужен, Пестель хочет, чтобы в качестве губернатора туда поехал Лангсдорф, а с ним немецкие ученые и ремесленники, строители мельниц, мастера по производству кирпича, солевары и т. д. По сравнению с этой идеей моя астрономическая игра ничтожна,— сетовал Горнер. — Лангсдорфа хочет заполучить Академия, отец зовет его к себе, но я побуждаю его к тому, чтобы полностью посвятить себя возможности принести пользу многим тысячам людей (ведь и при самом несовершенном исполнении это наверняка принесет пользу). Я не знаю ничего, что могло бы быть более высоким и желательным для благородного человека, чем такое назначение».6

Когда читаешь письма Горнера, создается впечатление, что Лангсдорф сильно увлек его своими камчатскими планами, и Камчатка стала одной из доминирующих тем в разговорах на квартире астронома. 21 марта он, например, сообщал Крузенштерну: «Левенштерн написал мне из Архангельска, он много работает. Лангсдорф обратился к нему по моему совету с тем, чтобы выяснить, не сможет ли он, если камчатский проект осуществится, взять на себя руководство флотом в Авачинской бухте и перегон туда судов».7

Через две недели после приезда в Петербург Лангсдорф писал Крузенштерну: «Мое теперешнее положение и будущее назначение весьма неопределенны. Родственники зовут меня в Германию, многие — в Академию, другие — в Москву, генерал-губернатор Сибири — на Камчатку. Я буду ждать, что сделает для меня Румянцев, и это приведет меня к дальнейшему решению».8

Ждать пришлось недолго. Уже 29 марта Румянцев, известный своим покровительством целому ряду ученых и многочисленным научным предприятиям, писал H. Н. Новосильцеву об определении Лангсдорфа адъюнктом в Академию наук,9 и в июле 1808 г. Григорий Иванович, как стали с этих пор называть Лангсдорфа в России, был утвержден адъюнктом по ботанике.10 К этому времени Лангсдорф, представив в Академию собранные коллекции, получил причитавшееся ему, согласно контракту с Резановым, жалование, был награжден пожизненной

46

пенсией за участие в кругосветном плавании и официально возведен в надворные советники. К ту пору большое участие в судьбе ученого принял непременный секретарь Академии наук известный математик академик Н. И. Фусс.

Хотя к началу марта 1808 г. стало ясно, что проект отправления Лангсдорфа на Камчатку отпал, и Горнер в письме от 1 апреля просил Крузенштерна ходатайствовать перед Румянцевым о включении путешественника в состав какой-либо экспедиции, судьба далекого полуострова продолжала занимать Григория Ивановича. В том же письме Горнер писал Крузенштерну: «Лангс- дорф знает, что имперские власти распределили соль таким образом, что камчадалы ничего не получили. Об этом он хочет с завтрашней почтой писать Пестелю. Не останется ли его рапорт лежать в тамошних архивах? Кошелев, по его мнению, в июне или июле будет в Иркутске, куда ему можно будет писать».11

Лангсдорф хотел представить свою рукопись о Камчатке, посланную в 1807 г. из Иркутска, императору, но для этого ее нужно было перевести с немецкого на французский язык. Хлопоты в связи с этим переводом, который следовало сделать особенно тщательно, тоже не прошли мимо Горнера. В большом письме Крузенштерну от 8—11 апреля 1808 г. он рассказывал: «Лангсдорф передал свою записку „Камчатка и ее улучшение“ [академику] [Ф. И.] Кругу, чтобы перевести на французский язык, но получил ее назад, так как изложение было признано беспорядочным, а стиль плохим. Лангсдорф — человек, получивший научное воспитание, — замечал Горнер, — но он работает слишком много и поверхностно».12 Стиль этого сочинения Лангсдорфа, действительно, не отличался изяществом, но Круг и Горнер явно погрешили против ис-4 тины, признав изложение беспорядочным и поверхностным. Перевод все же был сделан, и докладная записка представлена на рассмотрение Александру I.13