Ралли Родина. Остров каторги - Максим Привезенцев Страница 14

«В отличие от Сереги».

Вспомнив про Олифиренко, я тут же позвонил ему и спросил, все ли в силе на вечер? Он, отчего-то вздохнув, сказал, что да, в силе, и мы условились встретиться около семи в небольшом ресторанчике и за ужином с каплей ароматного коньяка обсудить дела минувших дней.

Убрав мобильник в карман, я тоскливым взглядом окинул окрестности. У меня имелось еще одно дело, которое я запланировал давным-давно, но не очень-то хотел выполнять. Точней, вроде бы и хотел, но как-то неосознанно до последнего оттягивал этот момент.

«Даже хорошо, что парни уехали в гостиницу», – думал я, подъезжая к кладбищу.

Стоять у могилы моего отца было безумно странно. Я не знал его толком – он покинул семью до того, как мне исполнилось три. И тем не менее он был моим отцом, тем, без кого меня бы не случилось. Со сводной сестрой, Таней – его дочерью от второго брака – мы с некоторых пор поддерживали связь, переписывались время от времени. От нее же я узнал, где его могила, и теперь, положив на плиту цветы, стоял и разглядывал серую гранитную поверхность с металлической табличкой.

Его фамилия, инициалы, две даты – жизни и смерти.

Он умер, когда мне только-только исполнилось шестнадцать. Тане было еще меньше.

Что я испытывал в те странные минуты, проведенные рядом с надгробьем? Сложно сказать. Внутри меня была какая-то глухая пустота. Этот человек не сделал для меня ровным счетом ничего, кроме одного, пожалуй, самого важного – дал мне жизнь. За это я был ему благодарен. И только за это.

Покидая кладбище, я испытал несказанное облегчение. Пока от поездки на Сахалин было больше негатива, чем позитива. Единственное светлое пятно – встреча с Серегой Олифиренко, и я очень надеялся, что вечер в компании друга детства поднимет мне настроение. Что мы погрустим немного об ушедшем, обсудим нынешнее, может, коснемся будущего…

К сожалению, тем вечером я понял, что Серега потерян для меня практически так же, как Андрей, только не физически, а эмоционально. Никаких общих тем, кроме погоды и природы у нас не осталось. Серега трудился на поприще мелкого бизнеса, жена его преподавала в школе, так что жили они небогато, но на хлеб с маслом вроде бы хватало. Рассказывать про свою работу Олифиренко не особенно хотел, а мои истории про сигары и мотоциклы после пары рюмок коньяка стали вызывать у него зевоту. К слову, даже алкоголь не помог с коммуникацией: я едва успел поведать ему про идею «Ралли Родина» и только-только заговорил о кругосветном путешествии на «Харлеях», когда Сереге позвонила супруга, и он резко засобирался домой.

– Давай я приду вас проводить? – предложил он, пожимая мою руку. – Во сколько вы отъезжаете?

– Утром. В девять, – сухо ответил я.

– А старт где?

– Я же сказал: площадь Ленина. Дед в шестьдесят седьмом оттуда же отправлялся.

– О, здорово, я как раз там неподалеку буду, – вымученно улыбнулся Олифиренко. – До завтра, Макс.

– До завтра.

Он выпустил мою руку и пошел к выходу. Я допил коньяк и позвал официантку, чтобы принесла счет.

– Ну, и как встреча? – спросил Лама, когда я, мрачнее тучи, вернулся в гостиницу.

– Никак, – ответил я со вздохом. – Совсем мы изменились – и я, и он. Сейчас уже и не поймешь, что нас только объединяло?..

– Ну, тогда что-то объединяло. Теперь – ничего. Бывает.

– Ну а как же твой пресловутый кармический след?

– А он-то тут при чем? – невозмутимо пожал плечами Боря. – Серега-мальчишка – вот часть твоего кармического следа. А этот Серега – взрослый, и стал таким без тебя, так что его ты встретил впервые. Поэтому и нет тут никакой привязки. Это все равно, как если бы твой дом снесли и вместо него построили торговый центр: воспоминания вроде бы есть, но места, с которым они связаны, уже не существует. Понимаешь?

– Понимаю, – буркнул я. – Короче говоря, прошлое лучше не ворошить. Не встречаться со школьными друзьями…

– И бывшими девушками, – вставил Лама. – А еще хуже – с бывшими женами… Вот уж у кого-кого, а у них та-а-акой кармический след остается всегда…

Несмотря на странное настроение, я рассмеялся и с благодарностью посмотрел на Борю. Пожалуй, действительно не стоит горевать о том, что мы утратили связь с друзьями детства – куда важней, что в настоящем у нас есть друзья, способные словом и делом поддержать в трудную минуту.

* * *

1890

– Вы же только если писать про наш остров какие-то рассказы или книги будете, про меня не упоминайте, пожалуйста, – попросил Ракитин.

Они шли от повозки к зданию тюрьмы, куда Чехов попросил его отвезти.

Выслушав просьбу своего провожатого, литератор покосился в его сторону и полюбопытствовал:

– А почему, позвольте спросить? Думаете, покажу в плохом свете? Или мои произведения вам чем-то не нравятся?

– Да нет, произведения ваши я, конечно, люблю, – торопливо пояснил Ракитин. – Но они просто все такие…

– Иронично-саркастические? – пришел на помочь Чехов.

– Ну что-то такое, да, – подумав, согласился офицер. – Не хочется стать одним из ваших… персонажей, ну, который будет… такой же.

Возле входа в кандальную дежурили двое солдат. Завидев Чехова, один расплылся в улыбке, толкнул другого и что-то быстро сказал. Тот, одарив литератора и его спутника хмурым взглядом, полез в карман и передал товарищу некую мелочь, которую улыбчивый сразу же спрятал за пазуху.

«Деньги?» – озадачился Чехов.

Будто прочтя его мысли, первый солдат весело воскликнул:

– Здравствуйте, Антон Павлович! А мы с товарищем поспорили как раз на папиросу, Чехов ли это приехал или нет.

– Вы, судя по улыбке, выиграли? – спросил литератор.

– Ага! – охотно подтвердил довольный солдат.

– Что ж, тогда поздравляю, – сказал Чехов, кивая победителю.

– Спасибо! – сияя, поблагодарил тот. – Кабы не вы…

– Хорош уже, – строго произнес Ракитин, не дав солдату договорить. – Вы тут кандальную охраняете или в игры играете? Может, будете спорить, какой заключенный сбежит раньше прочих?

Пристыженные, солдаты потупились.

– Как дети малые, ей-богу… – проворчал Ракитин, качая головой.

Он достал из сумки сложенный вдвое лист и протянул его улыбчивому солдату, который теперь был едва ли не мрачней своего угрюмого товарища:

– Удостоверение смотреть будете?

– Так мы же вроде знаем, кто… – Улыбчивый показал на Антона Павловича, но под осуждающим взглядом Ракитина снова поник и умолк, не закончив фразу.

– Проверять надо всех, – процедил офицер. – А иначе можно вообще без вас обойтись.

Продолжая что-то ворчать себе под нос, он все-таки вручил весельчаку-солдату удостоверение литератора, выписанное Корфом. Оба надзирателя, сомкнувшись плечами, стали читать бумагу. Потом хмурый сказал:

– А позволите вопрос, ваше благородие?

– Позволяю, спрашивай, – кивнул Ракитин.

– А Сонька Золотая Ручка, она же Софья Блювштейн – она может считаться политической?

– С чего бы вдруг? – удивился офицер. – Обычная воровка… ну, точней, не обычная, конечно, но именно воровка… В общем, давай сюда удостоверение и веди нас внутрь, Соньку показывай.

С раздражением вырвав бумагу из