Нина Хеймец - Клуб любителей диафильмов (сборник) Страница 15

Я часто думаю о Лео, которого я никогда не видел, вспоминаю старика, Ицхака и Эдну. Иногда я бываю почти уверен, что моя память не помогает, а, наоборот, мешает мне восстановить, как все произошло, как они появились в моей жизни. Будто от знакомства с каждым из них идет вглубь след, световая дорожка, которая рассеивает темноту, но в какой-то точке ослабевает и гаснет. Мне кажется, что если всмотреться в эту темноту как следует, можно будет что-то увидеть.

Чаще всего это не взрослые, а дети – люди на границе памяти, когда, например, заходишь за кем-нибудь домой или играешь с ним в мяч летним вечером, и это и есть точка отсчета: ты помнишь человека именно с этого момента. Отсчет начинается, когда границы между днями обретают жесткость. Прежде время тоже давало о себе знать – освещенными окнами в домах, темнотой в углах квартиры, солнечными бликами на потолке, но оно следовало за тобой, обволакивало – как если бы вместо стены и двери была упругая ткань, в которую человек упирается всем телом, и продолжает идти. На ткани проступают очертания его лица, плечи, руки. Пока время не утратило эластичность, день длится секунду и не имеет конца, и только из разговоров вокруг ты понимаешь, что находишься в новом дне. И точно также, скорее извне, чем изнутри, ты узнаешь, что люди и предметы, животные, деревья, трещины в ступеньках подъезда, улицы, дома, облака – до того, как оказаться с тобой там, начиная откуда ты их помнишь – тоже были в этих днях, переходили из одной секунды в другую; и получается, что они были всегда, или – что их никогда прежде не было.

Однажды я заметил, что табличка с названием кафе исчезла со стены. Видимо, шурупы, на которых она держалась, совсем проржавели, и она упала – сама, или ветер ее сорвал. Но дом, где я нахожусь, так и называют: «Магазин музыкальных инструментов, где раньше было кафе “У Лео”». Любой прохожий, из местных, его знает.

Башни

Ты не приедешь. Я хожу по городу и представляю себе, как мы будем идти здесь вдвоем, по этим улицам. У меня все готово.

Лея поворачивает ключ на два оборота. Ценных экспонатов в мастерской нет, но директор распорядился, чтобы ночью все двери в музее были заперты. Лея уходит с работы одной из последних. Она всегда задерживается на площадке между вторым и третьим этажами. Там висят две фотографии, в высоту человеческого роста. На фотографиях – башни. Одна из них выглядит как раковина гигантской улитки. Другая, с конусовидной крышей, напоминает вытянутую вверх шестеренку. Вокруг – пустыня. У подножия одного из сооружений стоит человек в белой рубашке. Лицо человека разглядеть невозможно. Рядом с башней он кажется крошечным. Пустыня на снимках выглядит огромной заброшенной стройплощадкой. Лея пытается представить себе лицо человека в белой рубашке. Ей это не удается. Она представляет себе лицо, видит его черты крупным планом. Но у нее не получается совместить его с фигуркой у башни. «Ты сделан из песка, – говорит она человеку на снимке, – если подойти к тебе поближе, то сразу станет видно, что из твоих глаз и рта сыплется сухой песок». Снимки немного размыты – как будто фотограф находился далеко от объекта. Лишь этот изъян изображения доказывает, что башни действительно существуют. Или – существовали. В здании музея не осталось посетителей, из сотрудников – лишь сторож на первом этаже. Лею никто не тревожит.

Она спускается по лестнице. В коридорах уже полутемно. Сейчас она попрощается с Шимоном, их сторожем, и пойдет домой. Но сторожа на месте не оказывается. Из комнаты охраны к ней выходит женщина. Лея никогда раньше ее не встречала.

– Добрый вечер. Меня зовут Дина, – говорит женщина, – Шимон уехал в гости к сыну. Вернется через несколько дней. А я, вот, вместо него.

– Добрый вечер, – отвечает Лея.

– Вообще-то я уже на пенсии, но, когда надо кого-нибудь заменить, директор охранной фирмы обращается ко мне. Он знает, что уж на меня-то можно положиться. Я обычно в тихих местах сижу. В библиотеках, в музеях.

Дина одета в пестрое трикотажное платье, но Лея почему-то представляет себе, как Дина сидит в униформе охранной фирмы, в каком-то незнакомом здании. Это библиотека. Широкие окна читального зала закрыты жалюзи, но в помещение все равно проникает солнечный свет. На поясе у Дины пистолетная кобура. Наверное, пустая. На столе стоит термос с отломанной ручкой. Дина здоровается с посетителями. Потом Лея представляет себе большую лохматую собаку. Она сидит рядом с Диной. Лея спохватывается: «Откуда взялась в библиотеке собака?». Она говорит:

– Я тоже на пенсии. Директор музея попросил меня пока не уходить.

– Вы искусствовед? – спрашивает Дина.

– Нет, я портниха. Однажды, лет двадцать тому назад, ко мне пришла новая заказчица. Она руководила студией восточного танца, и им понадобились костюмы. И так получилось, что на их выступление пришел посмотреть директор этого музея. Наряды танцовщиц ему очень понравились, и он предложил мне здесь работать.

Лее кажется, будто она слышит себя со стороны.

– Хотите, я покажу вам свою мастерскую?

Они поднимаются на третий этаж. Лея открывает дверь.

На длинном столе разложены куски тканей – черные и белые. В пластиковых ящичках – разноцветные нитки, бусины и продырявленные монеты. Вдоль стен стоят манекены. На них – вышитые накидки из верблюжьей шерсти, черные льняные платья, затейливо скрученные чалмы, узорные пояса.

– Вы реставрируете костюмы? – спрашивает Дина.

– Я, бывает, их и сама шью, – говорит Лея, – Вот недавно была у нас выставка – свадебная церемония у берберов. И, представьте себе, все нашлось в запасниках – одежда для жениха, родителей и гостей, украшения, посуда, даже детские нарядные костюмы нашлись. А для невесты – нет ничего. Все на месте, а невесты – нет. Вы представляете себе такую свадьбу? Пришлось мне самой делать невесту, шить для нее свадебное платье. Но это – наш музейный секрет.

– Я никому не расскажу, – обещает Дина. Она обходит комнату, разглядывая костюмы. На одном из манекенов ничего не надето. На плече у него висит сумочка. Все ткани в мастерской изо льна и шерсти, но сумочка – из черного бархата. На сумочке вышивка – по реке плывет кораблик под белым парусом. По набережной прогуливаются люди.

– Эта вещь не похожа на все остальные, – говорит Дина, – она будто по ошибке здесь оказалась.

– Это – не для музея, – отвечает Лея. Я сделала эту сумочку для одной своей знакомой. Она скоро ко мне приедет. Мы очень давно не виделись. Приедет – ее будет ждать подарок.