Жюль Верн - Школа Робинзонов Страница 15

— Земля! Земля! — закричал Годфри.

И, протянув к ней руки, юноша, охваченный неожиданным счастьем, опустился на колени.

И в самом деле, это была земля. Рифы образовывали в этом месте выступ наподобие южного мыса бухты не менее двух миль в окружности. Поверхность его представляла плоскую отмель, окаймленную маленькими дюнами, поросшими невысокой травой. Видно было, как она колыхалась от ветра.

С места, где он стоял, Годфри мог охватить взглядом все побережье.

Ограниченное с севера и с юга неровными выступами, оно было не длиннее пяти-шести миль, и, конечно, могло составлять часть какой-нибудь большой земли. Так или иначе, потерпевший кораблекрушение найдет здесь хотя бы временное прибежище.

Годфри вздохнул с облегчением. Скала, на которой он очутился, не была уединенной!

— К земле! К земле! — подбадривал он себя и прежде, чем покинуть утес, еще раз осмотрелся, окинув взглядом беспредельное море. Не заметит-ли он каких-нибудь обломков кораблекрушения, следов «Дрима», кого-нибудь из оставшихся в живых?

Ничего…

Не видно было и шлюпки. Без сомнения, и ее постигла общая участь.

И тут Годфри подумал, что кто-нибудь из его спутников мог, так же, как и он, спастись на одном из рифов, и сейчас тоже ожидает наступления дня, чтобы попытаться доплыть до берега.

Но никого не было видно ни на скалах, ни на отмели. Рифы были так же пустынны, как и океан!

Но, если нет живых людей, может быть море выбросило трупы? А что если там, среди рифов, покоятся останки кого-нибудь из его спутников?

Нет, ни на одной из скал, — отчетливо выступавших из воды после отлива, никого не было — ни живого, ни мертвого.

Итак, Годфри остался в одиночестве! В борьбе с угрожавшими ему опасностями он мог надеяться только на самого себя.

К чести Годфри нужно признаться, что он не пал духом. Прежде всего нужно было достичь земли, от которой его отделяло сравнительно небольшое пространство. Не долго думая, он спустился с утеса и поплыл к ближайшему рифу.

Когда расстояние между скалами было незначительным, он перепрыгивал или переходил вброд, а когда увеличивалось — снова бросался в воду. Переход по этим скользким камням, покрытым цепкими водорослями, был труден и долог. В таких условиях нужно было одолеть около четверти мили!

И вот, наконец, ловкий, проворный юноша ступил на землю, где его, может быть, ждала если не скорая смерть, то жалкое прозябание, могущее оказаться хуже смерти: голод, жажда и холод, всевозможные лишения и различные опасности. Ни ружья, чтобы подстрелить дичь, ни теплой одежды — вот в каком жалком положении он теперь находился.

Безрассудный человек! Ты хотел убедиться, способен ли противостоять трудностям! Что ж! Теперь ты сможешь проверить свои силы! Ты завидовал Робинзону? Теперь ты узнаешь, завидна ли его участь!

Вспомнилась счастливая жизнь в Сан-Франциско среди благополучной и любящей семьи, которую он покинул ради приключений, дядя Виль, невеста Фина, друзья… Несомненно, никого из них он больше никогда не увидит. При этой мысли сердце у него сжалось и, вопреки заранее принятому решению держаться стойко, на глаза навернулись слезы.

Если бы не одиночество, если бы кому-нибудь из потерпевших крушение тоже удалось добраться до этого берега! Пусть это будет не капитан Тюркот или его помощник, а любой из матросов, пусть даже учитель танцев Тартелетт! Правда, этот легкомысленный человек при сложившихся обстоятельствах был бы ему слабой опорой. Все равно! Только не быть одному! Если бы нашелся человек, который разделил бы с ним одиночество, будущее показалось бы ему не таким грозным.

Он хотел надеяться до последней минуты. Правда, на прибрежных скалах никого не оказалось, но может быть он кого-нибудь встретит, когда достигнет песчаной косы? Не исключена же возможность, что кто-нибудь добрался до берега и теперь тоже разыскивает товарищей по несчастью?

Годфри еще раз обвел взглядом местность к северу и к югу. Никого. По крайней мере, этот участок земли был необитаем-ни хижины, ни поднимающегося к небу дымка.

— Вперед! Вперед! — подбадривал себя Годфри.

И он зашагал по отмели в северном направлении, решив сначала подняться на песчаный холм, откуда открывалось более широкое пространство.

Полное безмолвие. На песке никаких следов. Только морские птицы — чайки и поморники — резвились среди скал, — единственные живые существа в этой пустыне.

Годфри шел около четверти часа, и уже начал подниматься на самый высокий склон, поросший тростником и низким кустарником, как вдруг неожиданно остановился.

В пятидесяти шагах от него, среди прибрежных рифов, лежала бесформенная вздувшаяся масса, точно труп какого-нибудь морского животного, выброшенного последней бурей.

Годфри бросился туда.

С каждым шагом сердце у него билось все сильнее. В бесформенной массе, принятой им за останки какого-то зверя, он стал различать человеческие черты.

В десяти шагах от цели Годфри остановился, как вкопанный, и закричал:

— Тартелетт!

Да, действительно, это был учитель танцев и изящных манер.

Годфри бросился к своему спутнику.

Через минуту он увидел, что надутый до предела спасательный пояс и делал Тартелетта похожим на морское чудовище. Учитель танцев лежал неподвижно. Но может быть он еще жив? Спасательный пояс должен был удержать его на волнах, а прилив — прибить к берегу…

Годфри принялся за дело. Став на колени перед Тартелеттом, он расстегнул спасательное снаряжение и с силой стал растирать бесчувственное тело. Наконец, приоткрытые губы слегка зашевелились… Юноша приложил руку к его сердцу… Оно еще билось!

Годфри окликнул его.

Тартелетт покачал головой, потом издал хриплый звук, за которым последовало несколько бессвязных слов.

Годфри схватил его за плечи и сильно потряс.

Тартелетт открыл глаза и провел левой рукой по лбу. Потом приподнял правую, чтобы убедиться, на месте ли его карманная скрипка и смычок.

— Тартелетт! Милый мой Тартелетт! — закричал Годфри, поддерживая голову учителя.

Голова с остатками всклокоченных волос едва заметно кивнула в знак одобрения.

— Это я… Я… Годфри!

— Годфри? — переспросил Тартелетт.

Потом он оглянулся, поднялся на колени, поглядел вокруг, улыбнулся и встал во весь рост… Наконец-то он почувствовал под собой надежную точку опоры! Теперь он понял, что уже нечего бояться качки: под ногами не уходящая палуба, а верная, твердая земля…

И тут учитель танцев вмиг обрел свой былой апломб, утраченный им со дня отъезда. Ноги его сами приняли правильную позицию, левая рука схватила карманную скрипку, правая взялась за смычок. Протяжный, меланхолический звук сорвался со струн, и Тартелетт произнес, улыбаясь: