Жюль Верн - Жангада Страница 16

Сколько было остановок, сколько крику, когда веселая компания думала, что потеряла путеводную нить! Приходилось снова ее отыскивать, освобождать, распутывая клубок растений-паразитов.

— Вот, вот она! — кричала Лина. — Я ее вижу!

— Ошибаешься, — отвечала Минья, — это лиана другой породы.

— Нет, нет, Лина права, — говорил Бенито.

— Нет, Лина ошибается, — возражал Маноэль.

И начинался спор, очень серьезный, очень обоснованный, в котором ни одна из сторон не желала уступать.

Тогда негр взбирался на одно дерево, Бенито на другое, они карабкались на ветви, обвитые лианой, чтобы точно определить, куда она тянется.

Однако им нелегко было разобраться в этой путанице переплетающихся растений, между которыми петляла лиана, прячась среди бромелий «карата» с острыми шипами, орхидей величиной с ладонь, с розовыми лепестками и фиолетовым пестиком, и тонких онсидий, запутанных, как клубок шерсти, попавшей в лапы котенку.

А потом, когда лиана вновь спускалась на землю, как трудно было отыскать ее под покровом плаунов, геликоний с большими листьями, каллиандр с розовыми хохолками, рипсалий, которые обвивали ее, как изоляционная лента электрический провод, среди кустов больших белых ипомей, под мясистыми стеблями ванили, в зарослях страстоцвета, дикого винограда и всевозможных ползучих растений!

Но зато какой радостный вопль раздавался, когда молодежь вновь находила лиану, и с каким пылом все продолжали прерванный поход!

Так пробирались они не меньше часа, но пока ничто не предвещало близость желанной цели. Порой они сильно встряхивали лиану, но она не поддавалась, и только сотни птиц разлетались в разные стороны, а обезьяны прыгали с дерева на дерево, словно указывая им путь.

Если дорогу им преграждала густая чаща, тогда резак прорубал узкий проход и все устремлялись туда. Если же перед ними вставала высокая, заросшая зеленью скала, по которой лиана извивалась как змея, они карабкались вверх и преодолевали это препятствие.

Наконец перед ними открылась широкая прогалина. На ней одиноко стояло большое банановое дерево, овеваемое свежим воздухом, который ему так же необходим, как и солнечный свет; этот тропический великан, по словам Гумбольдта, «служил человеку еще на заре культуры» и был главным кормильцем жителей жарких стран. Длинная плеть лианы свисала фестонами с высоких ветвей и, пересекая прогалину, снова скрывалась в чаще.

— Может, мы наконец остановимся? — спросил Маноэль.

— Нет, ни за что! — закричал Бенито. — Не остановимся, пока не дойдем до конца лианы!

— Однако нам придется скоро повернуть назад, — заметила Минья.

— О, пожалуйста, пройдем еще хоть немного! — взмолилась Лина.

— Дальше, дальше! — твердил Бенито.

И наши сумасброды снова углубились в лес, который стал пореже и позволял им идти немного быстрей.

К тому же лиана повернула на север, как будто хотела вернуться к реке, что было бы им на руку. Значит, можно следовать за ней и, выйдя на правый берег, подняться к переправе.

Через четверть часа все спустились в овраг и остановились перед небольшим притоком Амазонки. Но через этот ручей был перекинут мостик из лиан и сплетенных ветвей, а их лиана, раздвоившись, образовала над ним как бы перила, тянувшиеся на другой берег.

Бенито, шедший все время впереди, уже ступил на этот зыбкий живой мосток.

Маноэль попытался удержать Минью.

— Останьтесь, не ходите, Минья! — сказал он. — Пусть Бенито идет дальше, если ему хочется, а мы подождем его здесь.

— Нет, идемте, идемте вперед! Прошу вас, идемте! — закричала Лина. — Не бойтесь! Лиана уже становится тоньше! Мы скоро найдем ее конец!

И, не раздумывая, Лина смело пошла за Бенито.

— Они просто дети, — сказала Минья. — Пойдемте, милый Маноэль, надо идти за ними.

И, перейдя мосток, который раскачивался под ними, как качели, они снова вошли под своды высоких деревьев.

Но не прошли они и десяти минут, следуя за нескончаемой лианой, как вдруг все сразу остановились, и на этот раз не без причины.

— Ну как, дошли мы до конца лианы? — спросила Минья.

— Нет, — ответил Бенито, — но теперь мы должны идти очень осторожно. Видите?

И Бенито указал на лиану, скрывавшуюся в ветвях высокого фикуса. Она сильно вздрагивала, словно от каких-то толчков.

— Кто ее там дергает? — спросил Маноэль.

— Быть может, какой-нибудь зверь, к которому следует приближаться с опаской.

И Бенито, взведя курок, подал знак, чтоб за ним не ходили, и сделал шагов десять вперед. Маноэль, две девушки и негр остались на месте. Вдруг Бенито вскрикнул и бросился к дереву. Все кинулись за ним.

Какое неожиданное и жуткое зрелище!

На конце тонкой, как веревка, лианы, завязанной петлей, болтался повешенный человек и дергал ее в последних конвульсиях.

Бенито бросился к несчастному и одним взмахом охотничьего ножа перерезал лиану. Повешенный свалился на землю. Маноэль тотчас склонился над ним, чтобы оказать ему помощь и вернуть к жизни, если еще не поздно.

— Бедняжка! — прошептала Минья.

— Господин Маноэль, господин Маноэль, он еще дышит! — закричала Лина. — Сердце бьется!.. Его надо спасти!..

— Это правда, ей-богу! — отозвался Маноэль. — Но еще немного, и все было бы кончено.

Спасенный был белый, на вид лет тридцати, бедно одетый, очень истощенный и, по-видимому, переживший тяжелые испытания.

У ног его лежала брошенная на землю пустая тыквенная фляга и бильбоке[20] из пальмового дерева, у которого вместо шарика болталась на шнурке черепашья головка.

— Повесился… Повесился… — твердила Лина. — Такой молодой! Что могло его до этого довести?

Но Маноэль вскоре привел беднягу в чувство. Он открыл глаза и охнул так неожиданно и громко, что испуганная Лина невольно вскрикнула ему в ответ.

— Кто вы, друг мой? — спросил его Бенито.

— Бывший удавленник, как я полагаю…

— А ваше имя?

— Постойте минутку, дайте вспомнить… — И он провел рукой по лбу. — Ага! Меня зовут Фрагозо, к вашим услугам! Если буду в состоянии, могу вас постричь, побрить и причесать по всем правилам моего искусства. Я — цирюльник, или, лучше сказать, самый несчастный Фигаро на свете!

— А почему вы вздумали…

— Что поделаешь, сударь! — ответил, улыбаясь, Фрагозо. — Минута отчаяния, о которой я, наверно, пожалел бы, если можно о чем-нибудь жалеть на том свете! Но мне оставалось шагать еще восемьсот лье, а у меня ни гроша в кармане — есть отчего приуныть! Я совсем раскис — вот в чем дело!

У этого Фрагозо было добродушное и приятное лицо. Он понемногу приходил в себя, и становилось ясно, что от природы у него веселый нрав. Он был бродячим цирюльником из тех, что ходят по берегам Верхней Амазонки из деревни в деревню и занимаются своим ремеслом, обслуживая негров и негритянок, индейцев и индианок, которые очень ценят их услуги.