Юлия Власова - Упавшие как-то раз Страница 16

— Мраки-мраки-мраки, — услышала я. — Кругом сплошные мраки, пауки, пылюка. И всюду двери с высокими ручками.

Прямо какая-то крыса-аристократка. Почему только у этой крысы такой знакомый голос? И тут на меня снизошло озарение: Пуаро!

— Пуаро! — позвала я.

— Ты вовремя, — глухо ответили из подвала. — Она посадила меня под домашний арест. За шпионаж.

Я изо всех сил рванула доску-дюймовку на себя. Та поддалась, гвозди отскочили, а я повалилась на жухлую траву.

— Фу-уф, наконец-то! Свобода! — прохрипел пес, выпрыгнув из темной дыры. Грязный, лохматый, как будто им, точно какой-нибудь тряпкой, несколько недель без перерыва драили полы. Он старательно отряхнулся, чихнул и живёхонько забрался ко мне на руки. Мы с ним были под стать друг дружке: оба изрядно потрепанные и уставшие. В общем, родственные души.

— А ты чего? — спросил он. — Почему в таком виде?

— Я ушла от Арчи.

— Как так ушла?

— Насовсем ушла. С концами. Сначала явился Теневой сенешаль и потребовал моего выселения. Потом явилась его тетка, дать мне пинка.

— Тетка сенешаля?

— Да нет же, тетка Арчи! — стуча зубами от холода, проговорила я. — Они у меня уже в печенках сидят, что один, что вторая. Но если ты думаешь, что я буду тут с тобой лясы до посинения точить, то глубоко заблуждаешься. Почему дверь-то на запоре? Битый час жду.

— Эсфири нет дома, — сообщил Пуаро. — Она еще утром пропала. Хочешь обогреться — можно пойти в ближайший трактир. У меня в нагрудничке есть пара монет.

— Да и хозяйка твоя не без гроша, — обрадовалась я. Надев поверх рваного платья запасное и причесав шерстку Пуаро обнаруженным в чемодане гребнем с пообломанными зубьями, я поняла, что не всё еще потеряно. Однажды жизнь наладится, войдет в широкую колею — и будем мы как два сыра в масле. Полоса неудач обязательно сменится полосой процветания и достатка.

Третьесортной забегаловки, на какую рассчитывал Пуаро, поблизости не оказалось. В вылизанном квартале для сановитых особ и заведения будут соответственными. Поэтому мы очень правильно сделали, что привели себя в порядок, прежде чем заявиться в кафе «Монокль». Кафе это больше походило на пятизвездочный ресторан, и сбережений нам хватило всего-то на салат из морковки со специями да тощую куриную косточку, которую Пуаро долго выискивал в меню. За столиком по соседству расположилась необычная компания: женщина в шляпе, поля которой почти совершенно скрывали лицо, и откормленный кролик бандитской наружности, при том что одет он был по последней моде. Между средним и указательным пальцами дама держала наполовину выкуренную сигару и тихо переговаривалась со своим жуликоватым приятелем. Еще один столик занимали бобры, и я вполне отчетливо слышала их разговор. Они совещались о том, где на реке Сильмарин построить запруду. Наверное, старейшины. Мелкота ведь, по словам Доходяги, должна помалкивать.

— А теперь что делать будем? — спросил Пуаро, управившись с костью. — Если не к Арчи и не к Эсфири, то куда?

— К Доре, в лабораторию, — уверенно сказала я. — У нее добрая душа, и в ночлеге она не откажет.

На извозчика денег наскрести не удалось. Я на всякий случай приподняла и потрясла Пуаро. Тот с негодованием заметил, что он, вообще-то, не свинья-копилка и что, по здешним законам, меня следует судить за неуважительное отношение к согражданам.

— Ты пока что не гражданин, — сухо сказала я, опуская его на тротуар. — А у нас, между прочим, серьезная проблема. Как за экипаж платить будем?

— Давай сперва сядем, сделаем вид, что отсчитываем денежки, а когда прибудем на место, попросим в долг у Доры.

— Хорошая идея! — обрадовалась я. — Голова ты, Пуаро. Го-ло-ва!

На город надвигались сумерки. Солнце вынырнуло из-за плотной пелены облаков только на закате и пламенело теперь, зажатое между фронтоном оперного театра и сизым монолитом туч. Кружили над крышами черные, похожие на ворон птицы. Бесприютное, тягучее, как мазут, чувство одиночества пиявкой сосало внутри. В моей памяти, точно тающие льдины, возникли смутные картины прошлого: воткнутые в небесную синь шпили какого-то собора, изнемогающие от летнего зноя туристы с фотоаппаратами, залитые фонарным светом безмятежные улочки… Какие бы тяготы ни сопутствовали мне в прежних моих странствиях, я всегда ощущала чью-то незримую поддержку. Целый земной шар представлялся мне домом, где тебя согреют, приласкают и не дадут в обиду. Здесь же всё почему-то казалось чужим, обманным, бутафорским.

— Не раскисай, — сказал мне Пуаро, когда мы забрались в фаэтон. — Скоро кончатся наши скитания. Мой нюх сыщика говорит мне, что самое большее через час мы будем в тепле и уюте.

Извозчик лениво погонял лошадей да что-то напевал себе под нос, время от времени покрикивая в сторону громким басом и грозя кулаком кому-то невидимому. Пьяный в стельку.

— Да, час от часу не легче, — вздохнула я. — Посмотри, с кем мы связались! Это же сущий пропойца.

— Он свое дело знает, — убежденно отозвался Пуаро. — Ты вспомни наших французов-лихачей. Ведь половина же по трассе в нетрезвом виде гоняет. Особенно в праздники.

— Но до праздника еще… — я помедлила, — два дня. Всего-то два дня! Эх, не видать мне нового платья, как своих ушей.

— Не о платьях сейчас нужно думать, а о том, как бы так исхитриться, чтобы нас на полпути не высадили, — прошипел Пуаро.

Скоро извозчик перестал мурлыкать свои песенки. Он то и дело оборачивался и зловеще шевелил усами в свете фонарей. То есть, если бы не фонари, нам от этих усов не было бы ни жарко ни холодно. А так даже Пуаро заволновался.

— Вишь, какие усищи отрастил, — говорит. — Такими только людей пугать.

Мы изо всех сил старались изображать из себя богачей-оригиналов, но, должно быть, выходило у нас не очень убедительно. Свернув на проселочную дорогу, возница зажег керосиновую лампу и осветил наши физиономии: что у одной, что у второго — доверия не внушающие. Пуаро мне потом так и сказал: «Никто с тобой сотрудничать не станет. У тебя на лбу написано, что ты личность сомнительная».

— Платить будем? — заплетающимся языком пробасил усатый. — Я вас забесплатно катать, что ли, нанимался?

— У нас тут мелочь, мелочи много. Нарочно вам на выпивку собираем, — нашелся Пуаро. — Кто станет в кабак с невиями соваться! Для вас лимны в самый раз.

Извозчик покивал-покивал, пропыхтел одобрительно — и давай стегать лошадей. Однако, выехав из парка Сандару, вновь заартачился. Или раскошеливайтесь, или катитесь колбаской.

— Мне таких, как вы, возить не впервой, — прогудел он, приблизив качающийся светильник к самому моему носу. — Если пассажир не чешется, значит, гол как сокол. Зачем зря лошадок гонять? Лошадкам тоже отдохнуть надо. Им в стойло пора. А вы давайте, кыш отсюда! — гаркнул он, дыша на меня перегаром. Пуаро зарычал.