Среди стихий - Александр Ефимович Берман Страница 16

Связались веревками. Мы впереди с Сашей, Борис — замыкающим.

Взят перевал!

И мы решаем здесь ночевать — прямо на перевале, на широкой его седловине.

Пурга залепляла вырезы масок, леденели ресницы, но мы резали и резали большие снежные кирпичи и ставили защитную стенку. А потом палатку ставили одни на оттяжках висели, а другие крепили их снежными блоками.

И уже в палатке горит свеча. Мы лежим в сухих мешках. Примусы варят еду. Уголок тепла, уюта среди сотен километров пурги.

Да, здесь перевал, но зачем бы он нам, если бы не этот вечер!..

Мы в тот год заканчивали институты и назвали наш перевал "Студенческим". Он виден с севера плавной белой седловиной в стене массива Манараги, восточнее главного гребня.

Потом, в Москве, мне снились белые-белые горы и дорога из плотного снега, а по долинам шли снежные яхты. Мне снился запах снега, когда нарезаешь пилой кирпичи для стенки и ветер сыплет в лицо снежные опилки.

Мне снилась свежесть этого снега в прокуренной больничной палате: я "сломался", спускаясь по трассе на горных лыжах. Я висел на скелетном вытяжении полтора месяца.

Читал письма ребят. Гипс еще не был снят, когда ребята усадили меня в байдарку и вывезли в затопленный половодьем подмосковный лес.

А я уже ждал зимы.

В следующий раз мы прошли по самому хребту, не спускаясь в долину, в лес. Мы провели выше границы леса двенадцать дней подряд, и половину из них под пургой.

Одежда теперь была хорошо приспособлена к пурге. На голове и шее шерстяной подшлемник, сверху лыжная шапка и капюшон штормовки, на капюшоне кожаная маска с тремя вырезами: для дыхания и для глаз. Маска плотно прилегает к лицу, перекрывает край капюшона, она туго притянута резинками, которые охватывают затылок. Глаза защищают горнолыжные очки.

Плотные штормовые костюмы, ботинки в брезентовых чехлах. На руках теплые рукавицы и еще одни из плотной ткани.

Если раньше мы строили маршруты, опираясь на "спасительный" лес, то теперь безлесье, еще недавно губительное царство пурги, казалось нам лучшей дорогой для быстрой ходьбы — мощенной плотным снегом дорогой.

Да, пурга, как правило, подавляет человека, толкает его на поступки, которые он не может потом объяснить себе. Вот одно из привычных описаний пурги: "Холод сковывал дыхание, заползал под одежду и леденящей струей окутывал вспотевшее тело. Сопротивляться не было сил, и мы, не сговариваясь, бросились вниз, вслед за проводниками… Жгучая стужа пронизывает насквозь, глаза слипаются, дышать становится все труднее… Гаснет свет, скоро ночь, сопротивляться буре нет сил. Все меньше остается надежды выбраться… Мы не можем отогреться движениями… Только огонь вернет нам жизнь. Но как его добыть, если пальцы застыли и не шевелятся и не держат спичку…"

Это пишет опытный геодезист, исследователь "белых пятен" на карте. Они тогда убили упряжного оленя, распороли ему брюхо, согрели во внутренностях руки, лишь после этого им удалось развести огонь.

Бессмысленно, сидя за письменным столом, оценивать "комнатной логикой" поступки человека, блуждающего в пурге.

Роберт Скотт писал на зимовке в Антарктиде: "Не подлежит сомнению, что человек в пургу должен не только поддерживать кровообращение, но и бороться против онемения мозга и отупения рассудка…"

Канадский ученый Вильяльмур Стефанссон решил доказать, что решающую роль в гибели людей в полярных областях играют страх и отчаяние. Сам он на практике достиг замечательных успехов. Случайно оказавшись один в пургу, без спального мешка, без палатки, не видя, куда идти, и физически устав, он чередовал короткий сон на снегу с физкультурной зарядкой и был убежден, что отдыхает. И он действительно отдыхал. Четкое сознание, восстановленные силы, сохраненная жизнь — вот тому доказательства. Мороз не убил Стефанссона во сне, как тех, кто изнурял себя боязнью уснуть, беспорядочной беготней, мороз просто сигналил ему: "Вставай, пришло время очередной зарядки". Но такого умения управлять собой очень трудно достичь в походе, да и в жизни тоже.

Как это могло случиться

Опыт в оценке опасностей добывается путем анализа несчастных случаев. И слишком дорого стоит этот опыт, чтобы его терять, умалчивая.

Мы разбирали обстоятельства несчастного случая (я тогда работал в маршрутной комиссии). Это было давно, но я помню все детали. Мне кажется, что я знаю больше, чем удалось выяснить у оставшихся в живых и у спасателей, потому что сам однажды чуть-чуть не попался точно так же.

Как часто в походах подводит романтический азарт! И еще тут виною лидерский порыв слабого руководителя группы. Такой лидер черпает силу из доверия людей и употребляет ее на завоевание еще большего доверия. Порочный круг. Когда попадаешь в него, любого повода достаточно для аварии. Она приходит как бы внезапно.

Тогда волной накатывается страх. За ним неотступно следует холод. А холод многократно усиливает страх.

Дальнейшие поступки со стороны выглядят бессмысленно и логическому объяснению не поддаются. Я помогу вам взглянуть на них изнутри. Но вы постарайтесь вглядываться и сами. Если в какой-то момент не поймете, чьи глаза направляют луч вашего зрения: одной участницы похода, или другой, или какого из четырех парней — не задерживайтесь. Вы наблюдаете происходящее шестью парами глаз погибающей группы.

"Мы идем, преодолевая встречный ветер. Я взял средний темп, стараюсь, чтобы никто не отставал. Ребята молодцы, девчонки тоже держатся. Поземка летит навстречу. А может быть, это пурга".

"Я увидела в просвете облаков наш перевал. Красивый, плавный, белый, очень высоко. Склон не крутой. Идти легко. Показалось, что сплю. Фантастично и легко".

"Она падает, летит как срубленная вниз. Вперед! Точно стою на пути ее падения. Налетает. Держусь. Удержался. Ее лицо. Волосы разлетелись, они в снегу. Седые от снега.

Красиво. Смеется. В меня проникает тепло ее улыбки. Волшебство. Как можно сомневаться в таких походах. Когда я был счастливее?! Можно ли сохранить это чувство?!"

"Упала. Держись. Останавливается. Сейчас он