Василий Головнин - Путешествия вокруг света Страница 17

На рассвете капитан Корбет прислал на шлюп лейтенанта с письмом ко мне, в котором уведомляет, что, рассматривая наше дело, он считает своим долгом задержать нас и потому присылает офицера по законам своей службы с тем, чтобы быть ему на шлюпе до получения решения от командора, к которому тотчас по прибытии нашем послан курьер с донесением.

Сего же числа (22 апреля) я обедал у капитана Корбета, и он мне откровенно сказал, что, не будучи здесь сам главным начальником, он не знает, как с нами поступить; но, по мнению его, командор не имеет права позволить нам продолжать вояж до получения дальнейшего повеления из Англии. Впрочем, хотя он и не подозревает, чтобы открытия не были настоящим предметом нашего вояжа, однако ж не может до решения командора, по объявленным выше причинам, считать наш шлюп иначе, как военным судном неприятельской державы, задержанным под сомнением по необыкновенному случаю, и потому не может позволить поднимать неприятельский флаг в порте, принадлежащем его государю, а для отличия, что шлюп не сделан призом и принадлежит его императорскому величеству, у нас вымпел остается. Между тем капитан Корбет мне сказал, что здесь есть человек, уроженец города Риги, знающий хорошо русский язык. Если я покажу командору мою инструкцию и он найдет, что, кроме открытий, в ней нет никаких других предписаний, которые могли бы клониться ко вреду Англии, то вероятно, что командор сам собой решится позволить продолжать нам вояж.

На сие я ему сказал, что всякому морскому офицеру известно, с каким секретом у всех народов даются предписания начальникам судов, посылаемых для открытий; что даже собственным своим офицерам открывать их не позволяется. Следовательно, объявить их я ни малейшего права не имею и не смею, какие бы последствия, впрочем, от сего ни произошли; а притом теперь это уже дело невозможное, потому что, получа от него (капитана Корбета) письменное уведомление, чтобы я считал шлюп задержанным, я в ту же минуту, исполняя мой долг, сжег инструкцию. Но если командору будет угодно, я имею некоторые другие бумаги, которые не менее инструкции могут доказать, что предмет нашей экспедиции есть вояж открытий, и который я могу ему и всякому другому объявить, не нарушая моего долга и правил военной службы, кои мы так же строго наблюдаем, как и англичане.

На ответ мой он ничего не сказал, а говоря о посторонних вещах, я приметил из некоторых сделанных им замечаний, что он считает наш вояж торговым предприятием, назначенным для мены мехов с жителями западных берегов Северной Америки.

Возвратясь на шлюп, я нашел, что, кроме лейтенанта, прислана к нам шлюпка, которая со всеми гребцами стояла у нас за кормою; причины сему угадать я не мог.

Командор Роулей приехал на свой корабль 23 апреля и тотчас прислал ко мне капитана Корбета сказать, что он желает видеть мои бумаги, по которым мог бы увериться, что в предмете нашего вояжа главной целью суть открытия. На сей конец я вручил капитану Корбету инструкцию Государственного Адмиралтейского департамента, коей содержание показывает, что она дана судну, в предмете коего ни военные действия, ни коммерческие спекуляции не заключаются, и еще некоторые другие бумаги, показывающие, что шлюп приготовлен и снабжен не так, как судно для обыкновенного плавания или для торговых видов, где большая экономия во всем наблюдается.

В тот же день (23-го) я ездил к командору на корабль. Он объявил, что переводчик их (уроженец города Риги, ныне служащий в корпусе английских морских солдат сержантом) не мог перевести ему ни одного слова из присланных от меня бумаг, и потому он не может сделать никакого решения по сему делу, доколе не сыщет человека в Капштате, который бы в состоянии был перевести их, и не получит совета от губернатора колонии.

Командор Роулей, возвратясь из Капштата, имел свидание со мной 2 мая, при коем объявил мне официально, что, не найдя ни одного человека во всей колонии, способного перевести данные ему мной бумаги, он не в состоянии сделать по ним никакого заключения о нашем вояже. Но, рассматривая дело, как оно есть, он не поставляет себя вправе позволить нам продолжать путь до получения дальнейшего о сем повеления от своего правительства; и более по тому, что он командует эскадрой на здешней станции не по назначению адмиралтейства, но только временно, в отсутствие адмирала, по случайному его отбытию, на место коего другой уже назначен и скоро должен прибыть из Англии.

Он и решился ожидать прибытия адмирала; а до этого шлюп должен оставаться здесь не как военнопленный, но как задержанный под сомнением по особенным обстоятельствам. Состоять он будет и управляться в рассуждении внутреннего порядка и дисциплины по законам и заведениям императорской морской службы. Офицеры удержат при себе свои шпаги, и вся команда вообще будет пользоваться свободой, принадлежащей в английских портах подданным нейтральных держав. Я сообщил по команде письменным приказом о всех обстоятельствах нашего положения и сделал нужные распоряжения для содержания шлюпа и служителей в надлежащем порядке. Место для шлюпа я избрал самое безопасное и спокойное, какое только положение Симанского залива позволяло. Дружеское и ласковое обхождение с нами англичан и учтивость голландцев делали наше положение очень сносным. Нужно только было вооружиться терпением провести несколько месяцев на одном месте, в скучной и бесполезной для мореходцев бездейственности.

Транспорт «Абонданс» 12 мая отправился в Англию с донесением от командора Роулея о задержании нашего шлюпа. В своих депешах командор отправил и мое донесение к морскому министру которое послал я за открытой печатью, при письме к королевскому статс-секретарю Канингу{109}, и просил его отправить оное в Россию.

Мая 14-го мы свезли на берег хронометры и инструменты для делания астрономических наблюдений, в нарочно для сего нанятый покой. Комната сия должна была также служить нам квартирой, когда кто из нас, по крепости ветра, не мог с берега возвратиться на шлюп, что в здешнем открытом месте очень часто случается. Горница, по положению своему, совершенно соответствовала намерению, для которого выбрана: во втором этаже и окнами обращена прямо к югу, то есть к полуденной стороне, в которой большая часть находящихся светил могли быть видны. Дом, хотя и каменный, о двух этажах, но построен был так слабо, что весь несколько трясся от стука дверьми и, стоя почти у самого берега на мягком грунте, дрожал от проезжающих почти беспрестанно фур, так что инструмента для наблюдения прохождения светил через меридиан не было возможности установить.

Коль скоро англичане узнали, что мы имеем особенное место на берегу для астрономических наблюдений, то многие из капитанов военных ост-индских кораблей просили меня принять их хронометры для поверения и после очень были благодарны и довольны нашими трудами.

Назначенный главнокомандующим эскадры на станции мыса Доброй Надежды вице-адмирал Барти (Bartie) прибыл в Симанскую губу 21 июля. На другой день его прибытия я был у него с почтением. Принял он меня чрезвычайно учтиво, сожалел о нашем неприятном положении, в какое завели нас обстоятельства войны, обещал немедленно рассмотреть наше дело, положить свое решение: продолжать ли нам путь или ждать повеления из Англии. Однако ж, несмотря на его обещание, я за нужное почел представить ему письменно несправедливость их поступка и требовать, чтобы он, как главнокомандующий, назначенный верховным правительством, рассмотрел наше дело и уведомил меня письменно о своем решении.

Между тем вице-адмирал Барти отправился в Капштат, главный город колонии и обыкновенное место пребывания губернатора, главнокомандующего войсками и начальника над морскими силами. Пять дней не получая никакого ответа от Барти, я решился сам ехать к нему и 28 июля отправился в Капштат. Прием он мне сделал учтивый, но объявил, что в рассуждении моего дела он еще ни на что решиться не мог и что ему нужно посоветоваться об оном с губернатором, обещая притом дня через два письменно меня известить об окончательном решении, что он действительно и исполнил 1 августа коротеньким письмом. Ответ его был, что дело предместником его, а потом и им представлено со всеми обстоятельствами правительству, без воли коего он не имеет права нас освободить.

Итак, мы должны были дожидаться решения из Англии. Другого делать нам ничего не оставалось, как только опять вооружиться терпением. Будучи в Капштате, я посетил губернатора. Губернатор принял меня и бывшего со мною мичмана Мура очень вежливо, разговаривал с нами более получаса и, наконец, сам лично пригласил нас на бал в день рождения принца Валлийского{110}.

Дня за два до отъезда моего в Капштат забавный случай повстречался с нами. Некоторые из наших офицеров, будучи на берегу, нашли нечаянным образом странного человека – поселившегося здесь русского. Они позвали его на шлюп, и он, к нам приехав, сказал, что его зовут Ганц-Русс.