Наталья Притвиц - Саянский дневник Страница 17

Тут приходится все время быть начеку, чтобы не столкнуть камень на себя или на кого-нибудь из товарищей.

Наконец подъём становится положе, мы вступаем на покрытый россыпью крупных камней купол вершины. Здесь странно тихо, стоит полное безветрие. Солнце прячется в белесой мгле, но все освещено сильным, каким-то молочно-белым, рассеянным светом. И полное безмолвие. Точно мы забрались под самое небо, куда не долетает шум из долин. Мы — на Грандиозном. Но почему-то не очень радуемся, даже не кричим ура. Мы как-то подавлены величием окружающего нас мира, торжественным безмолвием горных вершин и расстилающегося вокруг облачного моря.

Со стороны западного цирка вершина обрывается отвесным уступом. На севере и востоке круто вниз уходит снежник. Стоя на его вершинном краю, мы чувствуем себя, как на макушке белого глобуса, и кажется, что внутри этого белого круга заключен весь мир, а дальше уже нет ничего, кроме неба и туч.

Но время не ждет. До темноты остаются считанные, часы. От траверса по двум другим вершинам приходится отказаться окончательно. Надо скорее складывать тур и спускаться.

Мы садимся на камни и получаем от Алика шоколад — по полплитки на брата.

Мы с Танюшкой, несмотря на строжайшее запрещение инструктора, прячем часть своей порции в карманы штормовок для тех, кто остался в лагере. Мы хорошо знаем, что у них тоже есть шоколад, но этот побывал на вершине Грандиозного, и они тоже должны попробовать его.

Потом начинаем таскать камни для тура. Вдруг один из камней подпрыгивает и бросается наутек через снежник на другой край вершины. Да, это бурундук!

Рыжевато-серый, с черными полосками на шкурке, зверек забивается в расщелину между двумя камнями и оттуда настороженно следит за нами глазами-бусинками.

Как он попал сюда? Неужели неуемное любопытство погнало его на вершину пика? Ведь здесь нет ни убежища, ни корма — голые скалы, снег и лед.

Мы хотели поймать его и унести вниз, но затея эта кончилась неудачей. Бурундук метался между камнями, как угорелый, и не давался в руки, а потом и вовсе исчез за каким-то выступом. Единственное, что осталось нам от него — кадр на фотопленке: на высшей точке пика прижался к камню испуганный зверек.

Тур получился около метра высотой. Внутрь мы спрятали банку, в которой лежит запарафинированная ружейная гильза с запиской, извещающей о восхождении.

Теперь можно и вниз.

Тем временем прояснилось, выглянуло солнце. Мы увидели, что мир не кончается снежником. За ним, как черные клыки, поднимаются еще две вершины Грандиозного, соединенные узким гребнем, напоминающим зазубренный нож. А за ними и кругом — на север, восток и запад — громоздятся скалы. Расходясь и пересекаясь, уходят во все стороны хребты. За их вершины цепляются рваные клочья облаков, по склонам пробегают темные тени, в долинах клубится туман. Над дальними хребтами, скрывая их очертания, висят низкие тучи.

Перед нами лежит суровая и хмурая горная страна — Центральные Саяны. Но время не позволяет долго любоваться открывающейся панорамой. Начинаем спуск в цирк.

Здесь царит такая же глубокая тишина, как и на вершине. Нога беззвучно тонет в подушке мхов, то ярко-зеленых, то темно-лиловых. На цирк уже упала густая тень, и тень эта медленно вползает по склону, а выше ее, розоватые в закатном солнце, стоят стены Грандиозного. Отсюда, снизу, они кажутся неприступными.

По долине идем уже в полной темноте, путаясь в высокой траве и обходя заросли ольховника. Наше сегодняшнее пристанище — несколько кедров, таинственным образом взобравшихся на каменную глыбу. В центре ее — огромная сухая коряга. Когда мы поджигаем ее, она вспыхивает, как порох, пламя гудит и рвется вверх, на нас сыплются тлеющие ветки кедров.

Кастрюлю повесить некуда, но жар так велик, что она закипает, стоя на земле рядом с пылающей корягой. Мы сушим одеяла и предвкушаем ужин, как вдруг происходит катастрофа: подгоревшая коряга рушится, подняв столб искр, и придавливает кастрюлю.

К огромному кострищу близко не подойдешь, мы пытаемся сдвинуть корягу топором и альпенштоками. Наконец помятая кастрюля извлечена из костра. Она полна углей и золы. Приходится опять идти за водой к ручью Разведчиков, метров за двести.

Вряд ли кто-нибудь из нас может сказать что-либо определенное о вкусе того ужина — он был уничтожен в один миг. Мы расстелили палатку на узловатых корнях кедров, влезли в спальный мешок и уснули как убитые.

30 августа

Обратный путь показался вдвое короче, но мы все равно торопимся — хочется скорее к нашим, «домой». Ведь сегодня истекает контрольный срок, который мы им дали перед уходом.

Вот уже и «мертвые озера». Алик стреляет в воздух.

Через минуту долетает ответный выстрел, за ним второй, третий. Мы уже не идем, а почти бежим. Вот кедр с затеской, переправа через Кизир, наконец последние сто метров через густые заросли, и по поваленному дереву перебираемся на правый берег Пихтового, где стоят трое наших. В самый торжественный момент встречи и объятий в аппарате кончилась пленка, а Танюшка от волнения оступилась и зачерпнула ботинком воду. Но самое главное — мы опять все вместе! После бессвязных восклицаний и похлопываний друг друга по плечу начались более обстоятельные разговоры. И тут выяснилось, что за время нашего отсутствия в лагере произошло печальное событие — оторвался и ушел один из двух наших оленей.

Он ушел по следу каравана Николая Петровича. Ребята пытались его догнать, бегали до самого Мусового перевала. Но разве можно поймать в тайге ненагруженного, отдохнувшего оленя, который торопится к своему стаду. Кроме того, пропала Майнала.

Под общие разговоры Мика приготовила ужин и мы, наконец, опять все восемь уселись вокруг костра. Рассказов хватило бы до утра, но свирепый инструктор уже в десять погнал всех спать.

31 августа

С утра все занялись подготовкой к выходу — ведь завтра в путь!

Петя сапожничал, Алик — тоже, Владик что-то заряжал. Леха, как всегда, занимался пересчетом продуктов. Он расположился для удобства на улице, разложил вокруг себя на двух плащах и плащпалатке все продукты и принялся пересыпать крупу, муку и сахар из мешочка в мешочек, что-то отмечая в своей тетради «совершенно секретно» и страдальчески морща лоб. Примерно каждые пятнадцать минут он подзывал кого-нибудь и очень тихо и вежливо просил подержать мешочек. Отказать было невозможно, хотя после четвертого раза хотелось убежать подальше от этой расфасовочной фабрики. Как он сам выдерживал это занятие — непонятно.