Олег Алякринский - Австралия (Путеводитель) Страница 19

Социальные аналитики не раз пытались вывести некие умозаключения, исходя из далеко не благородного происхождения страны: мол, наследие уголовного прошлого породило неуважение к власти, а это и вызвало мощный всплеск профсоюзного движения или, напротив, привело к самодовольному конформизму, на протяжении всего нынешнего столетия оправдывавшему серьезные ущемление гражданских прав. Хьюз вывел формулу «конформисты-скептики»: по его словам, австралиец любит считать себя непокорным мятежником — в пивной или на кухне, но когда ему представляется случай постоять за свои права, он поджимает хвост и беспрекословно подчиняется властям, проклиная её сквозь зубы, но тем не менее выполняя все, что прикажут. Многих австралийских государственных чиновников, от полицейских до работников иммиграционной службы, отличает поразительная спесь: иногда создается впечатление, что самый мелкий австралийский бюрократ получает наивысшее удовольствие от возможности сказать «нет».

Несмотря на все эти разноречивые гипотезы, истина заключается в том, что очень немногие из современных австралийцев ведут свою генеалогию от ссыльных каторжников — большинство все-таки являются потомками вольных переселенцев из Англии, Шотландии и Ирландии, приехавших сюда в середине прошлого века, или иммигрантов последней волны. Хотя «уголовные корни» семьи некогда считались величайшим позором — и любое уважающее себя общество постаралось бы побыстрее стереть эту постыдную главу своей истории, хотя бы со страниц школьных учебников, — в сегодняшней Австралии происходит как раз обратное. Всякий, кто сумеет откопать среди своих предков хотя бы одного завалящего «зека», носиться с этим как с писаной торбой. В сиднейском историческом музее школьники с замиранием сердца обращаются к компьютерной базе данных, надеясь обнаружить хоть какую-нибудь ниточку, связывающую их со ссыльными убийцами и грабителями. Уголовное прошлое нации стало даже источником дохода: на австралийском долларе выбит знаменитый коала с… кандалами на лапах.

Колониальная удаль. Стереотипное представление об австралийце как о загорелом здоровяке-фермере, возможно, мало соотносится с сегодняшним образом жизни, но тем не менее он обладает несомненной притягательной силой. Ведь это местная вариация великого мифа о «границе»-«фронтире», что лежит в основе культуры Соединенных Штатов, некоторых стран Южной Америки и Южной Африки. К 1890-м гг. австралийские писатели, поэты и художники уже заявили, что национальный характер был выкован в Глуши дикой природы и что австралийский «новый человек» исповедует киплинговскую смесь колониальных доблестей: «осси» — прирожденный демократ, великолепный спортсмен, сардоничный остроумец, привыкший полагаться на свою силу и смекалку, не обремененный премудростями образования и закоснелыми социальными традициями. А самое главное, австралиец верит своим друзьям-приятелям, которых с ним связывают почти что магические узы верности. Этот образ пережил десятилетия и трансформировался то в отважного золотоискателя, то в то в бесстрашного солдата, павшего в боях на Галлипольском полуострове.

У этого национального мифа имелся один явный изъян: в его орбиту никоим образом не была включена женщина. А роль женщины в жизни на «фронтире», или в искусстве, или на производстве в военное лихолетье как-то замалчивалась, так что в 1950-е гг. Австралия считалась чуть ли не самой сексистской страной. Худшим олицетворением этого грубого «мужецентризма» был так называемый «окер» — любитель пива с отвислым брюхом, скудоумный и хвастливый провинциал-горлопан, который весь вечер просиживал с приятелями в пивной, пока его «баба» нянчила дома детишек. Барри Хамфриз высмеял этот тип в образе Базза Маккензи, простачка-туриста, всегда готового залить за воротник. Пол Хоган начинал свою актерскую карьеру на телевидении, с юмором играя таких вот «океров» в шортах и майке, чей образ позднее перевоплотился во всемирно знаменитого «Крокодила»-Данди. И все же иностранцев, приезжающих в Австралию в надежде найти здесь «последний оплот неподдельной мужественности», ждет разочарование.

Как и традиционный австралийский расизм, сексизм в процессе общей либерализации нравов в 1970-е гг. постепенно ушел в прошлое. В наши дни австралийцы скорее посмеиваются над старомодным «окером» (как гласит старая шутка: «Что австралиец считает любовной прелюдией? „Эй, любимая, ты ещё не спишь?“) И до сих пор в ходу ядовитые насмешки иностранцев. Как писал один американец другому: „Ты должен тут побывать. Мужики грубые, как кусок картона, зато женщины изумительные!“ Австралийки всегда отличались сильным характером, возможно, даже более непреклонным и независимым, чем мужчины, привыкшие громогласно похваляться этими добродетелями — но на то их вынуждала суровая жизненная необходимость. Вот почему в последнее время они без труда заняли лидирующее положение во многих областях. И все же, как и в других западных странах, австралийские женщины до сих пор ещё мало представлены в политической жизни и в высшем менеджменте.

В то же время бурным цветом расцвела гей-культура — особенно в Сиднее. В 1960-е гг. агенты-провокаторы Бампера Фаррелла коррумпированного начальника полиции нравов — залавливали „голубых“ в общественных туалетах на площади Мартин-Плейс. Сегодня в Сиднее община геев многочисленнее, чем в Сан-Франциско, а ежегодный парад „голубо-розовых“ является самым массовым в стране общественным мероприятием и собирает до 600 тыс. зрителей, глазеющих на причудливо разодетых трансвеститов и лесбиянок, восседающих на „харлеях-дэвидсонах“. Ничего не скажешь: Австралия и впрямь стала одной из самых толерантных стран в мире — чудесная метаморфоза по сравнению, скажем, с 1956 г., когда директор Сиднейского симфонического оркестра сэр Юджин Гуссенс был вынужден с позором бежать из страны после того, как таможенники обнаружили в его багаже порнографическую литературу.

Австралийские мечты. Возможно, самый дорогой сердцу австралийца миф гласит, что Австралия искони была самым демократическим обществом на свете, так как суровая жизнь на „фронтире“ — границе между цивилизацией и дикостью — и удаленность от Старого Света естественным образом заложили в сознание австралийцев идеи равноправия.

Ну и конечно, все внешние проявления этого исконного демократизма налицо. Официант до сих пор может обратиться к вам „приятель“. Таксист возмутится, если вы сядете на заднее сиденье, а не справа от него (в знак вашего социального равенства). Государственных деятелей, даже премьер-министров, газеты называют запросто по имени. Но у австралийского эгалитаризма есть и оборотная сторона и называется она „синдром мака-переростка“: национальная нелюбовь к особо отличившимся и горячее желание принизить выскочек. Но является ли Австралия бесклассовым обществом? В сущности нет. Тут, может быть, не увидишь как в Англии четких социальных барьеров или, в отличие от Америки, неравенство тут не бросается в глаза, но между различными социальными группами существуют глубокие межи в смысле имущественного положения и экономических возможностей. И многие полагают, что эта пропасть расширяется.