Виктор Суханов - Дождь Шукры Страница 2

Прежде чем сесть за работу, точнее, за учебу, я решил минут сорок погулять по парку. Взглянув в окно, я увидел нашего привратника — малийца Бубакара, который в данный момент выполнял работу садовника. Рядом с Бубакаром стояла небольшая тележка для транспортировки мусора. Мы назвали ее «жуком». Это было одним из изобретений шефа, за которое он мог бы получить и Нобелевскую премию, и миллионы долларов, если бы не предпочитал держать в секрете сам факт существования подобной машины. Впрочем, миллионы долларов не имели для профессора особого значения — Куртье сам был миллиардером, хотя и скрывал свои финансовые дела не менее тщательно, чем направление научных исследований, проводимых фирмой. Сохранением тайн занималась специальная служба, и дело было поставлено едва ли не лучше, чем в первоклассной разведке. Так вот, у этого самого «жука» не было колес, их заменяли шесть ног — точная копия ног насекомого, только многократно увеличенных и сделанных из новых, не существующих в природе сверхпрочных материалов. Прототипом механизма послужил майский жук. Надо сказать, что у Куртье было несколько машин, представлявших собой, по сути дела, искусственные системы — копии насекомых; среди них были бегающие, летающие и плавающие.

Я вышел в парк и медленно пошел по одной из желтых дорожек, веером разбегавшихся от особняка.

— Пока будете проходить испытательный срок, вам разрешается ходить и гулять в парке только по дорожкам, посыпанным желтым песком, — строго предупредили меня, когда принимали на работу в фирму (ее точное название «Сосьете женераль де решерш сьянтифик»). — Запомните это хорошенько. Нарушение данного правила чревато для вас очень тяжелыми последствиями.

Позднее шеф внутренней охраны, белокурый бельгиец Дюшато, сказал мне:

— Мсье Виктор, поскольку первая стадия вашего испытательного срока прошла успешно, я должен кое-что пояснить вам. В этой части парка четыре вида дорожек: желтые, красные, черные и белые. Вы ни разу не нарушили правила и ходили только по желтым. Знайте, что красные, из кирпичной крошки, означают смертельную опасность для всякого, кто вступит на них без специального снаряжения. Черные, шлаковые, дорожки — это практически сама смерть… А вот по дорожкам из белого речного песка вы скоро сможете ходить, получив специальный пропуск.

Парк профессора Куртье был необычайно красив: здесь гармонически сочетались английские, французские, японские и другие методы садового паркового искусства. К тому же профессор привез из разных стран богатейшую коллекцию редких растений. Особенно он был неравнодушен к хвойным, не без основания полагая, что многим из них в ближайшее время грозит полное вымирание. «Уничтожение сосны — блестящий показатель неполноценности нашей цивилизации», — говаривал он. Причудливые по своим формам групповые посадки хвойных — голубых, или, по-научному, одноцветных, пихт, напоминавших мне почему-то гибрид серебристой ели с кедром, редких видов сосен, секвой, лиственниц — занимали значительную площадь вокруг центрального особняка. Дорожки в этой части парка посыпали только желтым песком.

Забота об уходе за деревьями была возложена на садовников-малийцев, фактически не владевших французским языком. Подозреваю, что мое знание бамбара — языка большинства жителей Мали было для Куртье досадной неожиданностью: ему вряд ли нравилось, что кто-то сможет установить прямые контакты с одной из этнических групп его служащих. Я уже успел заметить, что у Куртье работало несколько обособленных национальных групп: малийцы, индийцы, мозамбиканцы, японцы — и европейцы. Аккуратных индийцев профессор использовал в лабораториях; мозамбиканцы, которых, видимо, пригласили из-за их веселого, доброго и незлобливого характера, убирали помещения; японцы работали со сверхточными приборами. Внутренняя охрана, если не считать привратников-малийцев, состояла только из европейцев.

Начальника охраны, бельгийца Дюшато, мне представили официально. Мои наблюдения за его подчиненными позволили построить кое-какие гипотезы о национальной принадлежности некоторых из них. Заместитель Дюшато, как и его начальник, был белокур, только значительно более педантичен и аккуратен. По-французски он говорил с акцентом, свойственным языку, на котором удивительно удобно отдавать команды. Хотя он ходил в штатском, мне почему-то всегда чудилось, что на нем мундир полковника и в глазу поблескивает монокль. Среди рядовых охранников резко выделялась огненная шевелюра двухметрового парня, улыбающаяся веснушчатая физиономия которого не оставляла ни малейших сомнений в том, что именно его предки поставляли из поколения в поколение первоклассных полицейских городу Нью-Йорку и заядлых террористов — остальной части земного шара. Симпатичное смуглое лицо и живые карие глаза другого охранника показались мне знакомыми. Порывшись в памяти, я обнаружил сходные черты у одного из персонажей фильма «Крестный отец». Бородка и тонкое аристократическое лицо третьего охранника сильно напоминали портрет средневекового французского маркиза в одном из замков Луары. И лишь случайно оброненное «о бригаду!»[1] подсказало мне, что его родственников следует искать несколько южнее, в самой западной части Европы. Среди охранников я успел заприметить шведа, финна, датчанина, венгра, грека, серба, чеха и испанца.

Особенно дружеские отношения у меня установились с малийцами. И началась эта дружба в первый же день моего пребывания в имении Куртье. Накануне я приехал из Парижа в Блуа, где и переночевал в каком-то маленьком отеле. Я всегда любил останавливаться в небольших уютных провинциальных отелях, где скрипели деревянные лестницы и была старая мебель. Эти отели вызывали во мне воспоминания об эпохе моих бабушек и о безвозвратно ушедших детских годах.

Блуа, вообще-то, местечко курортное, но тогда уже наступила осень и городок был пустынен. Проснувшись утром, я сначала подумал о хорошенькой горничной Иветте, стройной двадцатилетней блондинке, подававшей мне вечером ужин, а потом уже о Жанне д'Арк, поскольку именно в Блуа собрала она пять веков тому назад свое войско, чтобы освободить Францию от иностранных захватчиков. Как говорит мой дядя Мишель, половину национальных героев Франции составляют женщины, так как всего этих героев было двое: Жанна д'Арк и генерал де Голль, ибо Наполеон Бонапарт все же был корсиканцем… Как известно, современники нередко оказываются неблагодарными по отношению к своим героям, особенно отвратительно поступили они с Орлеанской Девой, но часть историков до сих пор не теряет надежды, что Жанну д'Арк все-таки не сожгли и в последний момент ей удалось бежать… Сожгли же какую-то сподвижницу Жанны. Увы, о Наполеоне я тоже слышал, что он смог уплыть с острова Святой Елены на первой в мире примитивной подводной лодке и что остаток жизни он прожил в Америке, а мышьяком травили внешне похожего на императора его соратника. Конечно, хочется верить в лучшее, хотя соратников тоже жалко…