Михаил Айзенберг - Ошибки в путеводителе Страница 20

Франкфурт (2003)

Как говорил герой «Мертвых душ», «А я, брат, с ярмарки. Поздравь: продулся в пух!» Во время похода не успевал записывать, но казалось, что и нечего. Но вот уже неделю вспоминаются какие-то эпизоды. Ярмарка была Франкфуртская, книжная.

Все проходило как-то негладко. За час до выхода из дома сквозняк так захлопнул дверь кухни, что ее заклинило намертво, и мы полчаса не могли открыть. Дальнейшие события тоже достаточно необычны и сейчас видятся чем-то вроде приключений. По крайней мере – пополнением банка информации. Спрашивая сам себя: «а зачем я, собственно, туда еду?», сам себе и отвечал: для пополнения банка информации.

Вылет переносили то на полчаса, то на час, и так девять (9) часов, отойти было нельзя, да и некуда: во Внукове даже лавочек нет. Там я имел единственную, вероятно, возможность увидеть писателей в таком товарном количестве. В их живописной толпе выделялись персонажи уж вовсе невероятные. Потом, когда личности большинства писателей разъяснились, все невероятные оказались авторами романов жанра «фэнтези». Причем страшно успешными. Я раньше считал, что такие книги пишут ради денег. Нет, деньги точно ни при чем, эти люди едва ли умеют ими пользоваться. Самый из них знаменитый, похожий на снеговика, начал подтаивать еще во Внукове, а во Франкфурте уже втекал в автобус, теряя деньги и документы. А наиболее ладными оказались писатели детские.

В этой поездке малограмотность мне почти не мешала: немецкий я «учил» в школе, а все семь дней был почти неразлучен с Рубинштейном, который не понимает конструкцию языка, но зато знает много немецких слов. Мы были неразлучны, потому что вместе жили – в одном номере. Это была большая удача. Многие члены писательской делегации жили с совершенно незнакомыми людьми, некоторые даже спали с ними в одной двуспальной постели. Долой условности!

Должен заметить, что стыд – основное чувство русского участника ярмарки. Мое, по крайней мере. Инсталляция «Образ России» в Форуме, главном павильоне ярмарки, – о, это песня! Этого не перескажешь, надо видеть своими глазами. Лучше, правда, не видеть – сидящих по углам кружевниц и изготовителей деревянных мишек. Криво висящие фотографии на стенах. В трех местах сложены чушки, крашенные серебряной краской, но, видимо, символизирующие золотой запас страны. Вместо того чтобы нанять хорошего дизайнера и сделать пристойную экспозицию, нагнали чертову уйму литераторов, а в придачу каких-то дядек и девок. О!

Стихи я читал два раза. В первый день ярмарки в этом самом Форуме, вдохновляясь «Образом России». В предпоследний день – в литературном кафе «Jazil». Что-то вроде потаповского ОГИ: темно, дымно, шумно. Мы должны были выступать впятером – с Сережей, Левой, Тимуром и Приговым. Но Тимур предпочел Франкфурту Рим, Д.А. тоже слетал туда на один день, остались мы втроем. После окончания чтения я увидел, как пробирается ко мне сквозь толпу девушка. Смотрит на меня издалека такими лучистыми глазами, сияющими, восторженными. Но почему-то не понравились мне эти глаза, решительно не понравились. Пробралась. «Хочу вам сказать, что мне очень, ну, ОЧЕНЬ понравилась ваша поэма “Сортиры”!»

За все за это какие-то милые незнакомые девушки привели нас в некий «Денкбар» – совершенно случайно попавшееся им заведение, которое уже закрывалось, но ради нас, русских писателей, еще поработало до трех ночи. И в своеобразном режиме: совершенно незнакомые люди четыре часа бесплатно поили водкой Леву, меня, Эриха и еще десяток так и не разъяснившихся девушек, кормили борщом и огурцами, играли нам на рояле, пели русские и армянские песни, исполняли пластические этюды. Забыл сказать, что двое из них были армянками. Может, этим все и объясняется? Но ведь там присутствовал и хозяин бара, немец. Напоследок он даже выступил с собственной программой: прочел по-русски почти без ошибок «Белеет парус одинокий» и раздал всем присутствующим по бутылке белого вина – в подарок. Короче: будете во Франкфурте, обязательно заходите!

Надо бы еще рассказать, как вечером второго дня мы искали под дождем (и без зонтов) подходящий ресторан, шли длинной вереницей, как за Синей птицей, впереди хромающий джазист Тарасов в черной широкополой шляпе, следом Александр Чудаков, намотавший на голову шарф наподобие чалмы. Даже прохожие шарахались, не говорю уж о метрдотелях, но Чудакова это, похоже, очень забавляло. Следом его жена Мариэтта, Брускин, Прохорова, Свиблова и так далее. Нигде не оказывалось одиннадцати свободных мест рядом. В одном ресторане наша шутовская шеренга врезалась в неплотную толпу изысканных светских дам в бальных платьях и господ во фраках. Они стояли с бокалами шампанского и походили на принцев крови, а на нас смотрели с недоумением. Кто же были эти принцы и принцессы? Литературные агенты, разумеется.

Потом все-таки нашли: чудесный, итальянский, с прекрасным вином. И пусть останутся в памяти эти впечатления, а не девять часов во Внукове перед коварно-изменчивым табло.

Израиль (2003)

В Израиле было где плюс двенадцать, а где и все двадцать. Известно где – на Мертвом море. На этом море меня больше всего поразила цена номера гостиницы «Шератон», в которой я прожил почти два дня, – 223 доллара за сутки. (И это не в сезон.) Разница с другими гостиницами небольшая: телефонная трубка над унитазом. Но много возможностей заняться водными процедурами: море, открытый пресный бассейн, закрытый соленый бассейн, сауна, джакузи. В джакузи, впрочем, попасть было трудно, там все время сидели огромные пузатые, усатые люди, очень похожие друг на друга, а еще больше похожие на запорожцев. Оказалось, друзы.

Эти полтора дня на Мертвом море были единственной паузой в ужасно насыщенной программе. Во второй день после приезда (то есть, по существу, в первый) все началось с какой-то экстремальной программы. Подъем в семь утра. Сразу после завтрака везут к Щаранскому, оттуда – в Кнессет. Там новое распоряжение: «Айзенберг и Яновская сейчас едут на телевидение». Что вдруг? Так надо. Как идиот заезжал в гостиницу за стихами, думал, что меня приглашают их читать. Как бы не так. Это была развлекательная программа. Мы сидели в неудобных креслах посреди огромной студии, слева амфитеатром ряды с разряженными старичками и детьми, справа эстрада с оркестром, какие-то люди пьют чай, отовсюду наезжают камеры. Когда – часа через три – камера доехала до меня, я уже понимал, что мне снится кошмарный сон и свободой этого сна неплохо бы воспользоваться. Кратко объяснил, как я отношусь к чуду вообще (передача была посвящена Хануке) и к чуду поэзии в частности, а напоследок прочитал один стишок наизусть. «Браво!» – заорал суфлер, и зал отозвался громом аплодисментов.