Дмитрий Стахеев - За Байкалом и на Амуре. Путевые картины Страница 21

С начала основания торговли позволялось только променивать чай на товары, по известной, установленной обеими сторонами цене, и нарушить эти правила не смели ни русские, ни китайцы (об этом мы поговорим подробнее, при описании Маймайтчина). Такое постановление не могло, конечно, долго удержаться в своей силе, потому что запрещение на драгоценные металлы возвысило их ценность и развило промыслы контрабандистов, получавших огромные выгоды. В то время цена русскому полуимпериалу доходила до 9 рублей и, конечно, никакие строгости, никакие наказания не могли противостоять хитрости контрабандистов, которые, в надежде на большой барыш, доводили свою специальность до возможного совершенства. Экипажи делались с двумя днами, с потаенными ящиками в оглоблях, осях, колесах, хомутах, дугах, седлах и во всем, где б только была возможность устроить помещение для золота и серебра. Бывали случаи, что контрабандисты грабили контрабандистов, и ограбленные не имели права жаловаться, так как сами могли попасть под суд. Часто, например, богатые купцы, в ожидании будущей выгоды, рисковали доверить контрабандистам свое золото и потом уже, конечно, не могли дождаться его.

Меновая торговля не могла удержаться при таком положении дел и, по просьбе купечества, скоро было разрешено ввозить при товарах третью часть иностранной монеты, русского золота в полуимпериалах или серебра в изделиях. Это правило тоже, конечно, нарушалось, так как многие провозили тайно гораздо больше третьей части; но зато ценность на золото в Кяхте значительно уменьшилась.

Кроме ввоза помимо таможни золота и серебра, существовала в большом количестве контрабанда чаем, так как пошлина с него была очень велика, а именно: с черного 40 коп., с цветочного 60.

В последнее время, перед переводом таможни в Иркутск, открылась полная свобода торговли всем, чем угодно, кроме корня ревеня, покупаемого от казны. Пошлина с чая сбавлена и назначена с черного 15, а с цветочного 40 копеек.

Но в то же время дозволен ввоз чая через Европу, подкосивший кяхтинское дело весьма сильно. Почему купечество не могло удержать в своих руках чайную торговлю — это увидит читатель из моих записок о кяхтинской жизни в последние годы ее богатой торговли.

II

— Ну, государь мой, — говорил высокий, крепкий мужичина, хозяин гостиницы, когда я в первый раз приехал в город Троицкосавск, отстоящий на три версты от Кяхты, — когда же вы поедете на плотину?

— На какую плотину? — спрашивал я с удивлением.

— А в Кяхту-то? Мы ее, по старой привычке, зовем плотиной, а купцов — плотинскими.

— Почему же Кяхта зовется плотиной?

А потому-с, что в прежние годы около самой слободы был устроен пруд, и от этого-то пруда и стали звать слободу плотиной. Теперь уж ничего этого и следа не осталось, по речонке куры ходят, а вместо лесочку остался один песок. Вот и живем мы на этих песках по милости Саввы Владиславича.

— Какого это Саввы Владиславича!

— Как же это вы, государь мой, не знаете? Савва Владиславич Рагузинский был основателем нашего города и по его имени он получил название Троицкосавска. Этот Рагузинский, когда выбирал место для торговли с Китаем, то хотел непременно найти такую реку, которая бежала бы не из китайских пределов, а от нас. Побаивался он, видите ли, чтоб китайцы не напустили в воду какого-нибудь зелья и не отравили бы народ, — а такой реки не нашлось кроме нашей куроходной. Подумал, подумал Савва Владиславич, да и порешил построить здесь город.

— Вот какая история! — удивлялся я: — да неужели в самом деле он боялся, что по реке могут пустить отраву?

— Поверьте Господу Богу… А то бы зачем при такой речонке город строить? Теперь отсюда всего 30 верст до реки Чикоя — чу́дная, широкая река, и суда небольшие могут ходить по ней; там и песков нет, и леса хорошие. Отличное бы место, да вот не захотел: опасно, говорит, отравить могут. А как тут на широкой реке отравить? Подумайте… Ну, да уж время такое было, — говорил хозяин, разводя руками.

Он помолчал несколько времени, как будто вспоминая прошедшее, потом торопливо спросил:

— Когда же поедете-то?

— Да что вы пристаете? Я пешком пойду.

— Нет, уж пешком-то не тово… отмахаете ноги.

— Да разве очень далеко?

— Далеко не далеко, а версты три добрых будет. Лучше я велю лошадь для вас запрячь в сидейку.

— Это что за сидейка?

— Ну, кабриолетик что ли по-вашему, только простенький. Я потому, видите ли, к вам пристаю с вопросом, что у меня лошади идут в Кяхту за вывозкой.

— Тьфу ты, Господи! У вас здесь на каждом шагу все новые слова! Какая такая вывозка?

— Эх, государь мой! Побываете на плотине — не то скажете. Там с китайцами по-русски так говорят, что русский ничего не поймет. Ну, да это увидите и услышите сами. А вывозка-с, сударь мой, вот что: из гостиного двора мы возим чай в таможню, так этот провоз и называется вывозкой.

— Да ведь это только лишняя перекладка. Извозчики бы могли завезти в таможню и потом дальше в Иркутск везти…

— Нет, позвольте, тут дело не в том; ведь из гостиного двора, с плотины то есть, чай отправляется только в камыше, как, значит, куплен от китайцев. Мы его привезем в таможню и сложим в пакгауз; хозяин на него еще не имеет права, потому пошлина не взята; а там начальство засвидетельствует, взвесит ящиков пяток и, сообразуясь с их весом, назначит пошлину со всей партии, если только она одной фамилии.

— Как же фамилии таможня узнает? Ведь купец может обмануть?

— Да так и узнает: на боках ящиков она написана китайскими буквами; для этого в таможне и переводчик есть. Вот если разных фамилий чай, тогда из каждой фамилии и берут для привески ящика три-четыре и назначают пошлину с каждой фамилии. Если, примерно, вышло 88 ф. чистого чая, берут пошлину за 85; если 82 ф. тоже за 85 ф.; ну, а если 88 хоть с четвертью, тогда берут за полный вес. Вот оно как!

— Ну, а потом-то что делают с чаем?

— Потом пломбу привесят и в кожу зашивать позволяют. Ширить по-нашему называется. А потом надрезку делать.

— Какую опять надрезку?

— А эти самые слова: Т. Н. Ф. значит торговый, неквадратный, фамильный; или: Т. К. Ц. торговый, квадратный, цветочный. А то еще есть: Т. Н. Ф. Х. торговый, неквадратный, фамильный, хунмы. Ну, поставят нумера, литеры — кому чай принадлежит: вас например, купца, собственника чая, зовут Матвей Захарович, по фамилии Бурлаков, ну и поставят: М. З. Б. Вот как все это сделают, купец пошлину заплатит — и с Богом! А на это, мало-мало, надо два дня.

— Кто же это зашивает чай в кожи и надрезывает: таможня что ли?