Жюль Верн - Дети капитана Гранта Страница 22

— Настоящие спартанцы! — повторял Паганель, вернувшись с прогулки и сидя за ужином.

Конечно, почтенный ученый преувеличивал, но он еще больше удивил своих собеседников, прибавив, что его французское сердце громко билось во время прогулки по городу Арауко. На вопрос майора, что же могло вызвать это внезапное сердцебиение, Паганель ответил, что волнение его было совершенно естественным, ибо еще не так давно один из его соотечественников занимал престол Араукании. Майор попросил географа сообщить имя этого монарха. Жак Паганель с гордостью назвал господина де Тоннен, экс-адвоката из Перигё, милейшего человека, обладателя несколько слишком пышной бороды, который претерпел в Араукании то, что лишившиеся трона короли охотно называют «неблагодарностью своих подданных». Так как майор, услышав о бывшем адвокате, изгнанном с престола, насмешливо улыбнулся, то Паганель с полной серьезностью заметил, что, пожалуй, легче адвокату стать хорошим королем, чем королю хорошим адвокатом. Этил слова вызвали всеобщий смех. И тут же все подняли стаканы за здоровье бывшего короля Араукании — Орелия Антония I.

Несколько минут спустя наши путешественники, завернувшись в свои пончо, уже спали крепким сном.

На следующее утро, в восемь часов, маленький отряд двинулся вдоль тридцать седьмой параллели на восток. Шел он в том же порядке: впереди — мадрила, в хвосте — пеоны. Дорога проходила по плодородным местам: кругом виднелось много виноградников, а также пастбищ с большими стадами скота. Но мало-помалу местность делалась все пустыннее. Изредка встречались хижины растреадорес — индейских укротителей диких лошадей, известных по всей Америке, или какая-нибудь заброшенная почтовая станция, служившая теперь приютом бродяге-туземцу. Две реки преградили за этот день путь нашему отряду: Раке и Тубал, но в обоих случаях катапац нашел брод, и путешественникам удалось перебраться на противоположный берег. У горизонта тянулась горная цепь Кордильер, постепенно повышаясь и вырисовываясь все более частыми пиками по направлению к северу. Но это еще были только нижние позвонки огромного спинного хребта, поддерживающего могучее туловище Нового Света.

В четыре часа пополудни, после перехода в тридцать пять миль, наши путешественники, встретив среди равнины рощицу из гигантских миртов, сделали здесь привал. Мулов разнуздали и расседлали, и они принялись щипать густую луговую траву. Из ярких двойных мешков — альфорхас — была вынута обычная в пути еда: сухое мясо и рис. После ужина путешественники улеглись на землю и, закутавшись в бараньи пелионы, положив под голову вместо подушек седла — рекадо, погрузились в глубокий, восстанавливающий силы сон. Катапац и пеоны бодрствовали поочередно всю ночь.

Так как погода была очень благоприятной, то все участники экспедиции, не исключая и Роберта, хорошо себя чувствовали. Раз путешествие это начиналось при таких счастливых предзнаменованиях, надо было этим пользоваться и «понукать удачу», как делают это игроки. Таково было общее мнение.

На следующий день двигались быстро, благополучно переправились через пороги Рио-Бэлль, и когда вечером расположились лагерем на берегу Рио-Биобио, протекавшей на границе между Чили испанским и Чили независимым, Гленарван получил возможность записать в свой дорожный журнал, что экспедицией пройдено еще тридцать пять миль. Местность не менялась. Край был плодородный, кругом росли во множестве амариллис, фиалковое дерево, дурман и кактус с его золотистыми цветами. В чаще прятались какие-то звери: среди них оцелот — дикая кошка. Птиц было немного: иногда только мелькали цапля, одинокая сова или спасающиеся от когтей сокола дрозды и чомги. Туземцев почти не встречалось. Изредка только, словно тень, пронесется галопом гуассос — вырождающийся потомок индейцев и испанцев, всаживая в окровавленный бок своей лошади огромную шпору, привязанную к голой ноге. По дороге не попадалось никого, с кем бы можно было поговорить, разузнать что-нибудь по интересовавшему экспедицию вопросу. Но Гленарван уже примирился с этим. Он старался убедить себя, что индейцы, захватив в плен капитана Гранта, должны были увести его по ту сторону Кордильер — следовательно, поиски могли дать какие-либо результаты только в пампасах, а не по эту сторону гор. Значит, пока надо было запастись терпением и быстро двигаться вперед.

17-го тронулись в путь в обычное время и в установленном порядке. Соблюдать этот порядок Роберту было нелегко. Горячий мальчуган, к отчаянию своего мула, все порывался опередить мадрилу, и только строгий окрик Гленарвана вернул его на место.

Местность становилась менее ровной. Появившиеся холмы и бурно катившиеся многочисленные рио — речки — указывали на близость гор. Паганель часто заглядывал в карту, и если какая-нибудь из рио там не значилась, а это бывало нередко, кровь географа закипала, и он очаровательно сердился.

— Речка без имени подобна человеку, не зарегистрированному в книге актов гражданского состояния! — с возмущением говорил ученый. — Для географического закона она не существует.

На этом основании наш ученый, не стесняясь, давал названия этим безыменным речкам, причем давал им самые звучные испанские названия и тут же заносил их на свою карту.

— Что за язык! — повторял Паганель. — Какой он звучный и гармоничный! Он будто вылит из металла! Я уверен, что в нем семьдесят восемь частей меди и двадцать две части олова — как в той бронзе, из которой льют колокола.

— Но вы-то делаете успехи в испанском языке? — спросил его Гленарван.

— Конечно. Если бы только не это проклятое произношение! Беда с ним!

И Паганель, не унывая, громогласно боролся с трудностями испанского произношения, что, впрочем, не мешало ему делать и географические наблюдения. В этой-то области он был удивительно силен, и тут уж, конечно, превзойти его никто бы не мог. Когда Гленарвану случалось обратиться к катапацу с вопросом относительно какой-нибудь особенности данного края, географ всегда опережал проводника. Катапац с великим изумлением смотрел на ученого.

В этот самый день, около двух часов дня, путь отряда пересекла какая-то дорога. Естественно, Гленарван спросил у катапаца ее название, и так же естественно ему ответил Жак Паганель:

— Это дорога из Юмбеля в Лос-Анжелос.

Гленарван посмотрел на катапаца.

— Совершенно верно, — подтвердил тот, а затем, обратясь к географу, спросил: — Вы, значит, проезжали в этих краях?

— Разумеется! — серьезным тоном ответил Паганель.

— На муле?

— Нет, в кресле.