Пьер Гэсо - Священный лес Страница 22

Когда они уходят, Вуане сообщает нам свой новый план: он хочет предложить блюстителям культа организовать в Тувелеу праздник покаяния, предназначенный только для мужчин; все будут довольны, и мы сможем, конечно, присутствовать при других тайных обрядах.

С первыми лучами солнца собрание возобновляется без нас. Идут часы. Наконец возвращается торжествующий Вуане — ему удалось убедить старейшин.

— Идите на площадь, они сами скажут вам об этом.

Высокий, высохший, как пергамент, старик в феске и белом бубу, очевидно, духовный глава собрания, с мрачным видом сообщает нам результаты обсуждения. По решению блюстителей культа Вуане и Зэзэ принесут в жертву быка, петуха и барана. Мы можем войти в священный лес и присутствовать при тайных обрядах мужчин, но на свой страх и риск: при виде Великого Духа должны умереть все нетатуированные, равно как и все те, кто ввел их в его владения. В принципе при церемонии покаяния должны были бы присутствовать все знахари, но ввиду этой, реальной с точки зрения тома, опасности туда пойдут только те, кто ничего не боится.

Достаточно бросить взгляд вокруг, чтобы понять: нам не удалось добиться единодушного одобрения. Многие лица остаются хмурыми. Наши открытые противники уступили большинству, но не изменили своего отношения ни к нам, ни тем более к Зэзэ и Вуане.

— Они устроят заговор против нас, — озабоченно говорит Вуане. — Дай мне сто франков, чтобы купить красное бубу; когда против тебя заговор, надо надеть красное бубу. Ночью твои враги видят тебя во сне в красном и ничего не могут больше сделать[27].

Вуане не объясняет происхождения этого поверья, но он вполне заслужил, чтобы его гардероб пополнился.

У Мамади очень довольный вид. Ему удалось удовлетворить нашу просьбу/не вмешиваясь в обсуждение и не применяя своей власти.

Перед отъездом к себе в деревню он заходит проститься. Его сопровождает официальный проводник. Это довольно робкий молодой человек в элегантном белом костюме и батниках на трехслойной каучуковой подошве. Он выражается изысканно, и обороты его речи напоминают стиль Ково.

— Я с удовольствием выпил бы немного вина, — весело говорит Мамади.

В углу нашей хижины всегда стоит наготове бутылка. Разговор становится очень сердечным и оживленным. Мамади рассказывает нам о своем участии в войне с рифами [28], о захвате Касабланки. Наступает ночь, но он все еще здесь и решает отложить отъезд до завтра.

Мы уже описали нашим гостям все, что их особенно интересует в нашей культуре, — подачу через краны горячей и холодной воды, средства транспорта, особенно безмоторные, то есть с реактивными двигателями, и, разумеется, метро, лифты, рестораны…

Нам в свою очередь хочется заставить их разговориться о большом лесе, о его животных, и тома с воодушевлением рассказывают об охоте на пантер и антилоп.

Вуане слушает со снисходительным видом. Он ненавидит переводчика: тот оспаривает у него руку одной из дочерей Мамади.

— А слоны, — подсказываю я Мамади.

Я заметил, что большие сигнальные трубы, заменяющие в деревнях городские барабаны, сделаны из полых бивней слона.

— Я никогда не видел слонов, — признается Мамади. — Здесь никто ни разу их не видел. Они водятся только на том берегу Вейла.

К огромному удивлению тома, я рассказываю нм, что белые научились дрессировать этих толстокожих, и объясняю, что такое цирк. Дрессировщик, кладущий голову в львиную пасть, вызывает у них полное восхищение.

— Но ведь белые ничего не боятся, — замечает Мамади. — Я даже слышал, что они устраивают гонки на грузовиках.

— И на велосипедах, — Заявляет Вуане, которому всегда хочется, чтобы последнее слово оставалось за ним. — Когда я жил в миссии у белых отцов, я выиграл большую гонку.

Назавтра после полудня мы отправляемся назад в Тувелеу.

Вуане щеголяет в новом бубу. Это рубашка фирмы Лакост цвета бычьей крови, которую он приметил вчера на лотке диулы.

Небо свинцово-серое, и торнадо целый день следуют одни за другим. С каждой неделей они будут все чаще и чаще. Приближается сезон дождей.

Ночью, под потоками воды, мы идем босиком в Тувелеу. Воды в речках прибыло вдвое. Мы скользим по мокрой глине тропинок, спотыкаемся об огромные ветки, сорванные ветром. Кустарник хлещет нас по лицу. Путь освещают только молнии, почти непрерывно бороздящие небо. Время от времени я различаю впереди Вуане, его мокрую черную шляпу, надвинутую до ушей.

— Внимание, — говорит он, оборачиваясь при переходе через ручей, — внимание, это жжется!

Промокшие до костей, измученные, мы приходим в деревню.

Вуане будто выкрашен суриком: его рубашка совершенно вылиняла.

Он видел, что мы изо дня в день делаем какие-то заметки, и неожиданно объявляет:

— Белые, которые ходят в чаще, как звери, — этою я еще никогда не видел. Вы слишком много мучились. Нужно, чтобы я написал о ваших мучениях.

— Но ты но умеешь писать, — возражает Вирэль.

— Ты напишешь за меня. Я скажу тебе, что нужно написать.

С утра над лесом тянутся большие черные тучи. Можно ли будет снимать? А ведь сегодня должна состояться большая церемония покаяния. За последнюю неделю Зэзэ и Вуане становятся все беспокойнее. Они обошли всю страну тома, чтобы звено за звеном разрушить разрастающийся заговор, нити которого теперь плотно опутывают нас, и посоветоваться со знаменитыми гадателями. Зоги и гадатель делят у тома область магии менаду собой. Зоги, хранитель и блюститель тайн племени, знает все обряды жертвоприношений, умеет бороться со злыми Духами, передаст волю Афви и, если он еще и колдун, может кого-нибудь сглазить; но предсказывать будущее и определять характер и время жертвоприношений — это дело гадателя. Менаду знахарями и гадателями, функции которых постоянно переплетаются, часто возникает соперничество.

Но сейчас дело кажется Зэзэ настолько важным, что он, не колеблясь, советуется даже со своими врагами, возможно, из тактических соображений.

Зэзэ в последний раз расспрашивает гадателя нашей деревни, своего лучшего друга, старого Вэго. Сидя вокруг него в полутьме хижины, мы с тревогой ждем приговора судьбы. Вэго, присев на корточки на циновке, вынимает из маленького мешочка горсть разноцветной гальки, бобов, твердых и блестящих орехов. Он бросает их перед собой, быстро собирает несколько штук и выкладывает какой-то таинственный геометрический рисунок. Он снова запускает руку в мешок, и мало-помалу на земле получается настоящая страница каких-то письмен. Обхватив голову руками, Вэго размышляет; наши взгляды прикованы к нему. Наконец он поднимает бесстрастное лицо и говорит так медленно, что губы его едва двигаются. Вуане забывает переводить.