Владимир Врубель - Всем штормам назло Страница 25

Николай Николаевич первым из всех сибирских наместников решил лично осмотреть весь доверенный его правлению край. Он распорядился, чтобы сопровождавший его отряд не превышал 16 человек, включая свиту и охрану. Все были поражены, поскольку предшественники Муравьёва, нигде дальше Иркутска не бывавшие, путешествовали с византийской роскошью, их караван состоял как минимум из 150, а не из 40 лошадей, как у Муравьёва, из которых 20 были вьючными.

Перед одиннадцатью жёнами декабристов, поехавшими за своими мужьями в Сибирь, нужно снять шапку. Но им и не снилось того, что пришлось испытать двум женщинам в отряде Муравьёва только в дороге.

Екатерина Николаевна прекрасно понимала, что поездка из Иркутска на Камчатку по плечу не каждому. Но она уговорила мужа взять её с собой, поклявшись безропотно переносить все трудности путешествия. Незадолго до их отъезда в Иркутск на гастроли приехала французская виолончелистка Лиз Христиани. Она была почти ровесницей жены генерал-губернатора, родилась в 1827 году в Париже. Христиани прославилась уже в восемнадцать лет — сразу, как только начала выступать с концертами. В 1848 году почти во всех странах Европы начались волнения и революции, и она уехала в Россию, чтобы собрать там состояние. У этой талантливой, образованной, умной женщины в характере была склонность к риску, жилка авантюристки. Прослышав о безумных богатствах сибирских золотопромышленников, в сопровождении русской служанки и немецкого аккомпаниатора она отправилась в Сибирь. Её концерты в больших и малых городах Сибири — а добралась она даже до Кяхты — имели невероятный успех. Естественно, как могли не встретиться и не подружиться две парижанки в Иркутске, когда там гастролировала Христиани?

Узнав, что Екатерина Николаевна отправляется вместе с мужем на Камчатку, Лиз захотела поехать вместе с ней. Кроме жены генерал-губернатора, других женщин в отряде не было, в пути случается всякое, могла понадобиться женская помощь, поэтому Муравьёв согласился.

Достаточно посмотреть на карту Сибири, чтобы умозрительно представить трудности пути, ожидавшие маленький отряд. Но перенести их в реальности — совсем иное дело.

После первого же двадцатипятиверстного перехода между мужем и женой состоялся напряженный разговор на французском языке, чтобы не понимали сопровождавшие казаки. Дело в том, что в назначенный час выступления измученная поездкой в седле Екатерина Николаевна оказалась не состоянии сесть на лошадь и осталась лежать в станционной избушке, надеясь, что муж прикажет задержаться несколько дней, пока она не придёт в себя. Что касается Лиз, то та чувствовала себя довольно бодро.

Муравьёв, у которого был рассчитан каждый день пути, был вне себя от гнева, что жена нарушила своё слово. Он приказал отправить её одну с камердинером Флегонтом обратно в Якутск. Видя непреклонность мужа, демонстративно уехавшего вперёд, Екатерина Николаевна с помощью Бернгарда Васильевича Струве, чиновника, на которого генерал-губернатор возложил всю организационную часть в пути, и Флегонта вскарабкалась на лошадь и, заливаясь слезами, тронулась в путь. Чувствовала она себя ужасно, но и возвращаться домой категорически отказалась. Возможно, что ей было стыдно за нарушенное слово, а может быть, присутствовал и элемент ревности: Лиз любила пококетничать с мужчинами, в том числе и с генералом.

Больше подобной слабости Екатерина Николаевна не проявляла. Её спутники-мужчины в тот день ехали молча, сочувствуя несчастной симпатичной губернаторше и осуждая в душе жестокость и самодурство генерала. Лишь позже, несколько дней спустя, все признали правоту опытного воина: требовалось переломить себя и продолжить поездку, тогда боль в теле постепенно уйдёт. Так оно и случилось.

Запомнилась путешественникам переправа через разлившуюся после дождей реку Белую. Когда отряд приблизился к ней, то увидели стремительно мчавшуюся мутно-жёлтую воду. Выяснив, где находится переправа (вода там доходила до середины туловища лошади), Муравьёв приказал Струве следовать за собой и направил лошадь в воду. Остальные оставшиеся на берегу с ужасом смотрели на них и крестились. Проверив возможность переправы, Муравьёв со своим спутником вернулись обратно. Сначала перевели вьючных лошадей. На десять лошадей полагался один погонщик, поэтому их привязывали одну к хвосту другой, и так всех десятерых. При переправе их развязали, чтобы не потерять всех сразу. Одна из лошадей, груженная тюками с сахаром, поскользнулась на камнях и тут же скрылась в бурлящей мутной воде. Больше её не видели.

Генерал, удерживая левой здоровой рукой лошадь жены, переправился вновь на другой берег. То же самое он распорядился сделать одному из подчинённых с лошадью, на которой ехала Христиани. Был ли это безрассудный риск? Нет. Это был расчёт, основанный на опытности. Река из-за непрекращавшихся дождей разливалась всё шире, и вскоре было бы невозможно переправиться через неё. Потерянное время могло привести к непредсказуемым последствиям.

Дорога в Охотск — довольно условное название тропы, по которой ехали путешественники. Екатерина Николаевна и Лиз Христиани мужественно выдержали это испытание.

Башлыки из белого коленкора с чёрными волосяными сетками в какой-то степени спасали от гнуса в мокрой тундре и в тайге. Зато дышать в них было тяжело, пот градом стекал с лица, разъедая кожу. Все оживали только на привалах, которые устраивали в местах, где могли пастись лошади. Разводили костры, стаскивали с себя мокрую одежду, тяжеленные болотные сапоги, и сразу казалось, будто за спиной вырастали крылья. Ночевали в палатках. Молодые жизнерадостные и весёлые француженки скрашивали жизнь своим спутникам. У обеих женщин были неплохие голоса, и, когда представлялась такая возможность, или, точнее сказать, когда у них находились силы это сделать, они устраивали настоящие концерты, исполняли французские народные песни.

С собой взяли минимум необходимых вещей. Это было условием, которое распространялось на всех. Исключение составляла лишь драгоценная виолончель работы Страдивари, принадлежавшая Христиани. Для перевозки виолончели изготовили специальный футляр.

В Охотск путешественники прибыли в середине июня. Генерал-губернатор лично убедился в непригодности порта, о чём писали в Петербург его предшественники почти целое столетие.

Немного отдохнув, продолжили путь на транспорте «Иртыш» в Петропавловск. Близ острова Парамушир попали в шторм. На глазах путешественников французское китобойное судно наскочило на камень и стало тонуть. Муравьёв приказал командиру транспорта капитану 2‑го ранга Василию Константиновичу Поплонскому оказать помощь гибнущему судну. Поплонский направил на двух вельботах подвахтенных моряков. Те помогли французам закрыть течь в корпусе китобоя. До Петропавловска французское судно, которое, по иронии судьбы, оказалось тёзкой Христиани, «Elise», шло рядом с «Иртышом». По прибытии в порт китобои с помощью местных мастеров принялись за ремонт. Авачинская губа поразила генерал-губернатора. Он сразу проникся убеждённостью, что в ней нужно создавать морскую крепость и делать Петропавловск главным портом России на востоке. Отсутствие надёжной связи с Камчаткой по суше можно было компенсировать морским путём, а для этого тем более был важен Амур.