Павел Мариковский - В стране каменных курганов и наскальных рисунков Страница 26

На столе, возле окна, видимо, было лучше, чем в тряской машине, и кузнечик залился шепотливой песенкой. Но когда я пересадил их обоих в просторный садок, замолчал на несколько часов, пока не освоился с новым помещением. Кузнечики очень любили свежий корм и с аппетитом грызли зеленые листочки трав. Они очень привыкли ко мне, спокойно сидели на руках, вращая во все стороны усиками. Впрочем, самка проявляла более скрытный и осторожный характер и чаще пряталась в траве. А самец…

Он пел прилежно и часто весь сентябрь. Песня его раздавалась и днем, и ночью, и в октябре, когда деревья уронили на землю желтые листья, а на родине уже с неба падали белые снежинки. Потом стал лениться и, наконец, затих, будто уснул вместе со своей подругой на сухой траве, как живой, с расставленными в стороны усами и блестящими черными глазами.

Ландшафт постепенно меняется. Чаще всего минуем белоснежную ковыльную степь. Среди нее виднеются куртинки таволги и караганы. Они растут на каменных курганах.

Рано утром бреду по зеленой ложбинке между холмами. Всюду с верхушек кустиков соскакивают какие-то очень быстрые существа и, выдавая свой путь бегством по колышущейся траве, мгновенно исчезают. Они так быстры, что я не в силах уловить их облик и понять, кто они. Теряюсь в догадках и не могу представить, кто это. Воображение начинает рисовать невиданное животное, скорее всего ящерицу. Но откуда у нее такая молниеносная реакция и стремительный бег?

Один раз почудилось, будто это серая с длинным туловищем мышка, потом — короткотелая змейка и, наконец, совершенно необычное существо.

На биваке давно проснулись, завтрак, наверное, уже готов, пора спешить к машине, но загадка все еще не раскрыта. Тогда зову на помощь, и мы с сачками сообща устраиваем охоту за незнакомкой. Вскоре я разочарован: в сачке — серая небольшая ящеричка. Зачем они все вздумали забираться на вершины кустиков? Быть может, пожелали погреться на утреннем солнце после прохладной ночи, или так легче охотиться на насекомых, или, наконец, так быстрее разыскивать друг друга для свершения брачных дел.

Потом иду по дороге. В степи тишина, прерываемая песнями жаворонков. Они необычно-черные, как смоль, похожие издали на скворцов. На колее дороги часто вижу ямки. Это следы ночевки жаворонков. Когда едешь по дороге в темноте, жаворонки все время взлетают с нее. Почва тверда, и птичкам приходится немало потрудиться, прежде чем приготовить для себя на ночь крохотную лунку, покрытую пылью. Ямки неодинаковы: иные очень малы, другие значительно больше. Очевидно, ямки создаются не сразу, а постепенно. Интересно, пользуется ли каждая птичка одной и той же своей постелью или нет. Кто строит ямки, самец или самка? Кто-то один из них ночует на гнезде. Зачем им для ночлега дорога? Наверное, на чистом и открытом месте безопаснее ночевать, и хищнику труднее подобраться незамеченным.

Погода неожиданно испортилась. Все небо обложило тучами, кое-где от них протянулись полосы дождя. Похолодало. В пасмурную погоду очень легко заблудиться в незнакомой местности, особенно если нет где-либо хорошо видного издалека ориентира. Проверяя наш путь по компасу, вскоре убедился, что мы покатили в другом направлении и дали солидный крюк, отклонившись к востоку. К тому же на горизонте показалась гранитная гора Катанмель или, как ее еще называют, Эмельтау. Изрезанная глубокими вертикальными ложбинами, она очень походила на гигантского ящера, прильнувшего к земле и застывшего на ней. От нас до нее было не менее пятидесяти километров. Гора же Саякэмель, к которой мы направлялись, находилась где-то западнее. Но, как говорится, «нет худа без добра».

Неожиданно перед нами открылась глубокая ложбина, покрытая скалами, отлично загоревшими на солнце и отполированными ветрами. По ложбинке тек небольшой ручей, и, чувствуя, что здесь могут быть наскальные рисунки, я остановил машину, хотя перед нами показалась попутная дорога. Судя по карте, это место называлось Тюлькули, или по-русски Лисье.

Предчувствие не обмануло. Едва ступил на землю, как увидал наскальные рисунки. Их было много, они виднелись на каждом шагу, это была настоящая картинная галерея, при этом, насколько мне известно, никем не разведанная, и мне представлялось первому заняться ею. Неожиданная находка воодушевила. Тотчас же была объявлена стоянка, и для бивака найдено подходящее место возле ручейка.

— Друзья мои, — обращаюсь к своим спутникам. — Если не хотите надолго застрять на этом месте, то помогайте мне расправиться с наскальными рисунками.

— Я готова хоть сейчас! — отвечает Зоя.

— Как я смогу вам пособить? — сомневается Алексей.

— Главное, — поясняю я, — найти рисунок. Вон сколько камней. Чтобы их все осмотреть, нужна уйма времени. Да, учтите, каждый камень надо внимательно оглядеть с разных сторон, под разным углом освещения. Если мы все трое возьмемся за это, дело пойдет значительно быстрее. Берите по куску мела. Один пусть идет снизу склона, другой сверху. Все замеченные рисунки помечайте чертой, но только мелом не касайтесь самого изображения. Я буду идти за вами посредине склона, просматривать все находки и наиболее интересные перерисовывать на бумагу.

Вскоре работа закипела. Мои добровольные помощники увлеклись поисками, до меня доносятся беспрестанные возгласы, и я едва успеваю наносить на бумагу копии рисунков. В этом деле помогает давнее умение рисовать. Иначе же, по правилам, принятым в археологии, каждый рисунок надо обводить мелом, потом переснимать на кальку, для чего нам не хватило бы и нескольких дней. Впрочем, главное — опыт. Неумелый легко пропустит плохо различимые и, тем не менее, существенные детали.

Наскальные рисунки — мое давнее увлечение. Ими очень богат юго-восточный и южный Казахстан, вся Средняя Азия. Особенно их много в горах пустыни. За четверть века путешествий по Казахстану я просмотрел около ста тысяч наскальных рисунков и срисовал около двух тысяч наиболее интересных и значимых. Наскальные рисунки рассказали мне, зоологу, многое, что не заметили археологи: о способах и объектах охоты, о ранее обитавших и ныне исчезнувших животных и о многом другом, относящимся к жизни народов, обитавших в очень отдаленные времена. На того, кто впервые и, главное, неожиданно их увидел, рисунки всегда производят большое впечатление. И мы поражаемся ими как наглядным и четким следам деятельности и творчества человека, оставившего на камнях своеобразные символы, быть может частично, даже сознательно предназначенные для нас, далеких потомков. В них чудится загадочная и таинственная жизнь человека давно минувших времен, от них веет глубокой древностью, через которую прошла жизнь самого неугомонного существа нашей планеты — человека. Для народов, не имевших письменности и не оставивших ее после себя, наскальные рисунки и захоронения — единственные следы, по которым крупицами, через сложные и путаные лабиринты догадок, теорий и рассуждений пытаются познать историю и жизнь исчезнувших народов.