Эдуард Говорушко - Садовник Страница 28

Что я помню из разговоров о Брежневе?

Помню, что мамина сестра Антонина ездила с ним на грузовике в область на комсомольские конференции. Говорили, что он красавец, очень добросердечный и веселый, чаще других употреблялось слово "правильный". "Правильный сын у вас",  - говорили Наталье Денисовне Брежневой не без зависти соседки.

Он действительно был таким, как, впрочем, многие молодые в советской стране. Заботился о будущем, не только собственном, а всего мира. План жизни как бы был перед глазами: учеба, труд во имя Родины.

Надо было воспитывать в себе личность, принципиальную, честную. Брежнев был "в тон" времени и городу, который энергично омолаживался и строился. Я помню лист многотиражки "Знамя Дзержинки", кажется, за 1935 год. Там о слесаре Брежневе писали: "Он учится в нашем институте. Он же лучший группарторг... И он же лучше всех на курсе защитил дипломный проект".

Заседает партийная ячейка  - третий слева Л. Брежнев, заседает педагогический совет рабфака  - в первом ряду Л. Брежнев, заседает "треугольник" рабфака  - в центре Л. Брежнев. Поступает в бронетанковую школу, становится политруком лучшей роты в полку. И совершенно серьезно, как человек "правильный", пишет своим рабфаковцам: "Я обещал вам добиться права считаться лучшим танкистом подразделения. Я выполнил свое обещание, стал лучшим бойцом-танкистом. И хочу знать успеваемость четвертых курсов: они должны поступать в вузы и втузы". Я привожу эти цитаты, потому что, как мне написала работник фирмы по реализации металлов Нонна Павловна Касперович, в днепродзержинском архиве нет больше документов, связанных с Брежневым. То ли выброшены, то ли кем-то изъяты. А может, припрятаны во время антибрежневской вакханалии.

Когда я смотрела архивные бумаги, имена мне говорили о знакомом и понятном: я ходила в школу с детьми этих людей. Помню, днепродзержинскому музею семья Брежнева передала памятные подарки ко дню рождения генсека. Приняли  - не отказались. Показали выставку, ненормально мажорную, "Пламенный борец за мир, за идеалы коммунизма". А потом услышали, что в столицах ославили Брежнева и его семью, отбирают ордена генсека, даже орден Победы, коллекцию оружия, машины, квартиру опечатали. Как говорила Галина Брежнева, "забирали все, что блестит". К сожалению, не нашли счетов в зарубежных банках и вилл в Испании или в горах Германии. (Не было у генсека размаха.) Так вот, услышав такое, организовали другую выставку  - из тех же брежневских подарков. И объясняли ее интересным образом. Во-первых, показать подарки позволила, мол, только перестройка и гласность. (Непонятно только, каким образом без перестройки и гласности в 1949 году в Музее изобразительных искусств представили народу подарки Сталину?!) Дальше утверждали, что, глядя на брежневские подарки, каждый обязан ощутить, что "застой воплотил в себе брежневские черты: примитивные, невзрачные времена, на два десятилетия затопившие серой краской страну". Музейщики были так изобретательны, что нашли хитроумные аналоги обычным подарочным вещам. Приветственный адрес в шкатулке с замочком оказывается неким элементом из сказки о Кащее Бессмертном. Этот же элемент  - одно в другом  - якобы положен в основу социальной структуры нашего общества, его партийной "структуры". А вот высокие вазы, хрустальные, керамические, стеклянные, оказывается, означают пирамиду власти, на вершине которой есть место только для "самого-самого". В данном случае  - Брежнева. Значит, талантливый мастер из Гусь-Хрустального, создавая вазу, думал о "пирамиде власти", а не о своих художнических тайнах. (А мастера ремесленного училища им. цесаревича Николая, смастерившие настенный дубовый шкаф с барельефом писателя Гончарова в 1887 году, надо полагать, вообще думали о Монблане монархической власти.) Заметим, что и вазы, и шкаф  - обычные, приуроченные к празднику заказы. И мы смешны в своих "демократических прозрениях".

Ну никак мы не хотим быть гражданами Целостной России  - Святой Руси, Имперской, советской и нынешней. Почему-то стремимся к кусочкам, частичкам, к раздробленности, хаем то одно, то другое. У моей бабушки было семь дочерей. Назвала она их: Елизавета, Мария, Зинаида, Вера, Анна, Антонина, Надежда. Они родили тоже семь дочерей, их назвали: Элла, Алла, Ася, Нонна, Юля, Жанна, Эмма.  "Не имена, а какие-то кусочки",  - ворчала бабушка. Вот и мы за кусочки. А не за полное имя своего Отечества...

Я рискую высказать не украшенное политическими терминами соображение о семье Брежнева. К власти на двадцать лет пришла семья не реформаторов, не революционеров, не переустроителей. К власти пришли "старосветские помещики". Весь стиль их существования говорит об этом: просто, обычно, провинциально, по пути, заведенному и одобренному жизнью и людьми. Все обращено к вековечным истинам и ценностям. Молодость самого Брежнева, его энергия ушли на добросовестную работу в регионах  - Днепропетровск, Молдавия, Казахстан. В зрелости проявился природный характер  - миролюбие, сентиментальность, доброжелательная размягченность и правильность. Жена Виктория Петровна Денисова, которую в Днепродзержинске на заводе, где она работала, с симпатией звали Витькой, учила кремлевских поваров готовить  сама это делала виртуозно. Мать Брежнева долго не хотела покидать родной город и квартиру в доме, построенном в 1926 году, а когда решилась, ей прислали контейнер, обитый бархатной тканью, чтобы не поцарапать мебель. Но погрузили в контейнер швейную машинку, старый стол и несколько стульев. И никто о матери генсека не снимал фильмов, как это делалось позднее о семье Горбачева и любящего котлеты Ельцина. Дочь куролесила, но получала подзатыльники от отца, и это все-таки приводило ее, красивую и влюбчивую, в чувство. Она боялась при нем появиться в вычурном платье, сама, без домработниц убирала, готовила, обходилась со стиркой и чисткой. Это отмечали с удивлением все, кто ее знал. Она, как и все в семье, хотела, чтобы старый отец ушел на пенсию, да и он сам просился. Но... Про это "но" мы все знаем.

Уже находясь в больнице и услышав о передрягах с перезахоронением Ленина, дочь Брежнева, как всякий правильный православный человек, испугалась, "что с останками папы могут поступить недостойно". Ее тоскливое: "Нас ославили на всю страну, а доброго имени ведь не вернешь"  -  кажется, не сбывается... И вот почему.

Брежнев как бы снял жесткий корсет с советского человека. Другое дело, что наш человек готов всегда раздеться донага, услаждая взор западных цивилизаций. Или служить своему Отечеству... но лежа на боку. Многие пытаются репрессивность брежневских времен сравнить со сталинским периодом. Но как это в "удушающей атмосфере застоя" работал Юрий Любимов, его "Театр на Таганке"? Нынешние "Куклы" не годятся по смелости в подметки песням Высоцкого. Писатели в "застой" намекали, критиковали, а самиздат имел свои "тиражи". Даже дело Сахарова имело сначала скорее моральный аспект, а не политический. Политические дрожжи усиленно добавляла жена Сахарова, как это было и в случае отношений с властью Михаила Булгакова.