Кумаран Велупиллаи - Люди зеленого царства Страница 28

— Хорошо, — сказал он, — пришлите ко мне Маниккама немедленно.

Через пятнадцать минут Маниккам уже стал перед начальником со сложенными приветственно руками и склоненной кудлатой головой:

— Аппу, вы звали меня?

— Да. Ты знаешь, что случилось в бараке?

— Да, аппу.

— Что же вы там собираетесь делать?

— Похоронить его, аппу.

— Это не так-то легко! Если вы похороните его теперь, то потом, когда весть о его странной смерти распространится по округе, придется его выкапывать.

— Аппу, тогда пошлите меня к лекарю.

— А что ты ему скажешь, Маниккам?

— Я приведу его сюда, аппу.

— Очень хорошо. Только держи язык за зубами. Я не хочу, чтобы тело старого Муругана осквернили вскрытием. Ты понял?

С благословения начальника Маниккам помчался в амбулаторию плантации. После дневного обхода лекарь сидел в своей комнатке и приготовлял микстуру. Как только тень Маниккама появилась на полу комнаты, лекарь поднял голову:

— Что тебе, Маниккам?

Он ответил не сразу. Стоял и ожесточенно скреб голову.

— Так что же тебе надо, Маниккам?

— Дораи, что за лекарство вы давали моему деду?

— Что, Маниккам? Кто он — твой дед?

— Старый Муруган, айя.

— Почему это тебя интересует?

— Свами, после принятия этого лекарства его замучила икота и он умер.

— У меня нет времени на шутки. Скажи мне правду.

— Я говорю вам истинную правду, свами. Он страдал от лихорадки, затем начал пить ваше лекарство. Это вызвало икоту. Сэр, скажите, пожалуйста, когда человек становится таким старым, разве нужно ему давать лекарства… Я имею в виду что-то… что приведет к концу… я хотел сказать — остановит…

Маниккам замолчал и поскреб голову. Лекарь понял, куда он клонит:

— Не мели вздора, Маниккам.

Теперь наконец лекарь понял смысл разговоров в бараках и забеспокоился:

— Муруган был очень стар?

— Да, дораи. Семьдесят или больше.

— В семьдесят лет человек должен умирать, Маниккам.

— Но не после приема лекарства, дораи. Мы должны найти выход.

— Ты имеешь в виду вскрытие?

— Да, дораи.

— Маниккам, предоставь это мне. А сейчас я хотел бы пойти взглянуть на старика.

Придя в дом умершего, лекарь увидел тело Муругана на полу, накрытое рваным одеялом. Старухи сидели вокруг и причитали. При виде лекаря сразу прекратились стенания и причитания. После короткого осмотра тела лекарь пошел к старшему кангани.

Начальник поздоровался с медиком совершенно спокойно.

— Я потерял старого Муругана, доктор, — сказал он печально.

Хотя это замечание не выражало ничего, лекарь сообщил, что Муруган умер вскоре после принятия микстуры.

— Старческий возраст, начальник, — убеждал он.

— Но люди говорят, что он еще вчера был здоров и бодр.

— В старческом возрасте смерть может наступить неожиданно. Но у Маниккама на этот счет есть свое, особое мнение, и это плохо.

Старший кангани был застигнут врасплох этим сообщением. Но он подозревал, что Маниккам хитрит, как всегда. А Маниккам стоял в некотором отдалении, глубокомысленно почесывая голову.

— Эй, Маниккам!

— Аппу?

— Что ты сказал дораи?

— Я слышал, что медик дает какие-то лекарства старикам, когда их уже невозможно вылечить.

— Ну и глуп ты, Маниккам! Я думал, что в твоей дурной голове есть хоть капля здравого смысла. Не говори больше подобных вещей.

— Аппу, я только спросил свою жену, не могло ли случиться такое с моим дедом.

— Замолчи! Хватит!

— Аппу…

— Это опасные разговоры, — начал лекарь. — Кто-нибудь пустит дальше этот слух, и у нас будут неприятности.

— Верно, — сказал начальник с деланным спокойствием.

— Но когда человек умирает от старости, так чего же беспокоиться?

— Так мы похороним его, аппу?

— Идите и хороните его. Но чтоб никаких разговоров в бараках, — сказал лекарь.

— Маниккам, помалкивай и делай, что доктор дораи сказал.

Маниккам заторопился в бараки, оставив «больших людей» в разгаре беседы.

— Хорошо, что мы так решили, — заговорил начальник. — Вы правильно сказали, что люди так любят болтать…

— Да, начальник. Вскрывать человека — очень неприятное дело. Из-за ничего все здесь пойдет вверх дном.

— Да, к тому же это отразится на вас и на мне.

— А Маниккам — великий болтун, не правда ли?

— Я за ним присмотрю, — сказал старший кангани.

Лекарь удалился, вполне довольный заверениями, данными ему управляющим.

Печально зазвучали тамтамы перед домом старого Муругана. Под плач, стенания и пение гимнов разукрашенный гроб с покойником отнесли к месту его последнего упокоения — среди чайных кустов.

Вечером, когда старший кангани послал за Маниккамом, тот сидел у огня рядом с женой.

— Послушай, — сказал он посыльному, — скажи аппу, что я не совсем здоров и не смогу прийти. А утром пораньше я буду у него.

— Но ты выглядишь вполне здоровым. Почему бы и не пойти, брат?

— Видишь ли, я немного выпил. Ты скажи, что я болен, а наш начальник все поймет.

Посыльный ушел. Маниккам сидел, улыбаясь сам себе, окрыленный своим успехом. Но секретом этого успеха он не сможет поделиться даже с женой.

Найнаппен отправляется на побережье

Это был старый барак с десятью комнатами в ряд и общей верандой. Покрытая гудроном крыша, стены из выщербленного кирпича и крошечные окошечки — все это выглядело уныло и жалко. Некоторые даже предполагали, что здесь водятся злые духи.

Большинству жильцов далеко за сорок. Наиболее выдающиеся среди них — фабричный сторож, корзинщик и кангани Найнаппен. Кроме сторожа и корзинщика, все остальные уходили на работу рано и возвращались с заходом солнца. Их отношения скорее походили на те, которые складываются среди пассажиров скорого поезда. Они смотрели друг на друга с полным безразличием и отчужденностью.

Корзинщик сидел перед верандой, плел свои корзины и напевал себе под нос старомодный мотив, чтобы не чувствовать отвратительные запахи, идущие от канавы. Он вкладывал всю душу в свое занятие, ибо оно кормило его. На другой стороне улицы храпел до 5 часов дня на своем топчане фабричный сторож. К ночи он оживал. Тогда он стучал в свою колотушку (удукку) и напевал монотонным голосом отрывки из древних сказаний.

Среди этого странного люда выделялся Найнаппен. Жили они с женой уединенно. Ему было под шестьдесят. Он был в неизменном коричневом сюртуке и красном тюрбане, тонкие свисающие усы и дешевые сережки с тусклыми красными камнями дополняли его облик. Белое дхоти, повидавшее много на своем веку, он носил выше лодыжек.