Кэролайн Майтингер - Охота за головами на Соломоновых островах Страница 29

Нас заинтересовало, имеет ли наш будущий натурщик подлинные туземные украшения. Из своего бездонного сундучка он вытащил длинную, около метра, связку больших клыков. Это была давнишняя мера островной валюты, которую в каждой лавке белые люди ценили в пять долларов (белые торговцы принимают в уплату за проданный товар связки клыков, браслеты из раковин, нанизанные кораллы, отдельные раковины, и все это имеет стандартную цену).

С нашей точки зрения, связка клыков была отличным украшением для нашего умудренного опытом прибрежного жителя.

Нам пришлось решительно настаивать на том, чтобы украшения при позировании ограничились только этой связкой. Но иначе рассуждал наш избранник, который достал три дешевых стеклянных браслета, надел их выше локтя и утверждал, что именно так ходят все люди в деревне. По его утверждениям, бесспорно «деревенскими» считались и новехонькая курительная трубка из белой глины и пластмассовый пояс с огромной никелированной пряжкой.

Это было нашим первым столкновением с местным специалистом по вопросу о подлинном туземном наряде. Перед тем как отправиться домой, мы тщательно освидетельствовали связку клыков, чтобы убедиться в отсутствии на ней лаконического клейма «Made in Japan».

В тот же день после полудня мы вторично увидели нашу модель. В этот час, вместо того чтобы предаться покою, как этого требуют местные обычаи, Маргарет и я улеглись на стволе дерева, горизонтально повисшего над линией прибоя. Наш парень разгуливал по берегу в обществе еще пятерых спутников. С одним из них он держался за руки, как это часто делают туземцы на прогулке. Вся компания веселилась и хохотала, сверкая стеклянными украшениями и красными Цветами, позаимствованными с любимого хозяйского куста, Росшего над рекой. Когда, не замечая нас, они проходили мимо, мы увидели большие рты, покрытые кровавой пеной бетелевого ореха, жевать который им строго запрещалось. Парни, еще утром предававшиеся такому немужскому занятию, как нанизывание бус, явно направлялись в сторону французской католической миссии.

Сеансы, начавшиеся в понедельник и продолжавшиеся до среды, не были отмечены никакими событиями, но помогли нам приобрести опыт в рисовании местных жителей.

Поскольку ни одному рабочему не разрешается входить не только в дом плантатора, но даже ступать на веранду, мы были вынуждены работать возле склада копры, испытывая все мучения от мух и прочих островных мучителей. Маргарет пришлось вооружиться опахалом из пальмовых листьев и разгонять тучи насекомых, мешавших мне ясно видеть модель.

Нашему парню было очень тоскливо сидеть в одиночестве, не имея возможности переброситься и словечком с приятелями, а слабый ветерок, создаваемый опахалом Маргарет, навевал на него сон, и постепенно наш натурщик погрузился в сладкую дрему. Мощная мускулатура и грозное выражение лица словно растаяли и превратили натурщика в бесформенную кучу коричневой лавы.

Обычно Маргарет умела серией интересных вопросов приводить в должное состояние засыпающую модель, но на этот раз на все вопросы она получала один ответ:

— Да, миссис…

А мне хотелось написать портрет туземца, который контрастировал бы с прежним портретом малаитянина — безобидного жителя горных зарослей.

Маргарет задала нашему натурщику вопрос, не принадлежит ли он к числу горных жителей, в тайной надежде, что подобный вопрос заставит его взъерепениться, но это было слишком тонко задумано, и парень решил, что его спрашивают, не житель ли он горных зарослей Гвадалканара. Нет, он с острова Малаита. Из лесного района Малаиты? Нет, он прибрежный житель.

Наше тонкое искусство донимать человека вопросами потонуло в путанице пиджин-инглиш, и мы попросили плантатора дать нам еще одного туземца — уроженца горных зарослей Малаиты, чтобы он стоял рядом и выводил из сонного состояния нашего натурщика.

Такого парня на плантации не оказалось.

Тогда у Маргарет возникла идея: она принесла портрет нашего малаитянина — жителя горных зарослей и показала его натурщику. Портрет ему не понравился. Сказав, что это житель горных зарослей, наш натурщик немедленно изменил выражение лица, как это бывает с прибрежным жителем, когда он встречает жителя горных зарослей. Портрет бушмена-малаитянина был повешен так, что наш натурщик непрерывно его видел, а Маргарет задавала вопросы, касающиеся жителей горных зарослей. Когда у нашей модели интерес к портрету начал угасать, Маргарет высказала несколько одобрительных слов по адресу жителей горных деревень.

Сам того не замечая, наш парень напряг свою мощную мускулатуру, а толстогубый рот сложился в презрительную гримасу.

Мои трудности, если их сопоставить с трудностями Маргарет, были чисто технического порядка. Солнце, продвигавшееся к зениту, меняло расположение светотени на рисунке и модели; мне трудно было смотреть из-за яркого света, разлившегося кругом, хотя ни модель, ни фон не были освещены солнцем. А если к числу технических трудностей причислить копровую мошкару, муравьев, мух, москитов и слепней, то мучений, которые мы испытывали обе, было вполне достаточно. Правда, в Руавату я писала в роскошных условиях. Мы находились по соседству с домом, куда время от времени могли удаляться для отдыха. Воздух во внутренних комнатах, защищенных двойной крышей, казался прохладным; мы могли напиться чистой воды, а когда возвращались к нашей модели, то находили ее всегда на том же месте. Иногда наш парень спал, но он был тут и можно было продолжать писать портрет. Дисциплинированность нашего натурщика, хотя и объясняющаяся страхом нарушить приказ плантатора, была преимуществом, которое мы смогли оценить позже, когда начали работать в деревнях.

— Похож? — спросили мы его.

Он почесал голову длинным гребнем и пробормотал что-то лестное.

— Очень похож?.. — настаивали мы.

— Да, очень похож…

При этом он потихоньку пятился от нас, так как мы отчаянно надоели ему за три сеанса. И вообще, раз сказано «конец», то он желал убраться восвояси.

Мы не могли зажечь в нем ни искорки интереса к портрету, ни вызвать слова удивления перед чудом, которое мы совершили, перенеся его лицо на плоскую бумагу. Мы отпустили его; он был, право, чересчур испорчен цивилизацией.

Некоторое время спустя, когда мы о нем позабыли и занимались приведением в порядок рисовальных принадлежностей, позади раздался голос.

— Не похож…

Наш парень стоял рядом и протягивал связку клыков, одновременно указывая на портрет.

В чем дело? Оказывается, на портрете не хватало клыков, так как часть из них была закрыта шеей натурщика, а я нарисовала только те, что свисали на грудь и были видны.