Жюль Верн - Михаил Строгов Страница 29

В эту минуту Михаил Строгов протянул руки вперед.

— Ты здесь, Надя? — спросил он.

— Да, — отвечала молодая девушка, — я здесь, около тебя и больше никогда не покину тебя, Михаил.

При этом имени, произнесенном Надей в первый раз, Михаил Строгов вздрогнул. Он понял, что она знала все: кто был он и какие узы соединяли его со старой Марфой.

— Надя, — сказал он, — нам придется разлучиться!

— Разлучиться? Но почему, Михаил?

— Я не хочу быть тебе помехой на дороге. Отец твой ждет тебя в Иркутске! Надо, чтобы ты скорей спешила к отцу!

— Отец проклял бы меня, Михаил, если бы я покинула тебя после того, что ты для меня сделал!

— Надя! Надя! — отвечал Строгов, крепко сжимая ручку молодой девушки. — Ты должна думать только о своем отце!

— Михаил, — перебила его Надя, — тебе более нужна моя помощь, чем отцу! Разве ты отказываешься от своего намерения идти в Иркутск?

— Никогда! — энергично отвечал молодой человек.

— Но у тебя нет больше этого письма?..

— Этого письма, что украл Иван Огарев?.. Ну так что же? Я сумею обойтись и без него! Они обращались со мной как со шпионом! Я и буду действовать как шпион! Я пойду в Иркутск и расскажу обо всем, что видел, что слышал, и клянусь Богом, живым, в один прекрасный день негодяй встретится со мной! Но надо, чтоб я пришел раньше него в Иркутск!

— И ты хочешь, чтоб мы расстались, Михаил?

— Надя, негодяи отняли у меня все!

— У меня осталось еще несколько рублей и мои глаза целы! Я могу видеть за тебя, Михаил, я поведу тебя туда, куда одному тебе не дойти!

— А как же мы пойдем?

— Пешком.

— А на что же мы будем существовать?

— Станем милостыню просить.

— Так пойдем, Надя!

— Пойдем, Михаил.

Молодые люди уже перестали называть себя братом и сестрой. Общее горе, общая участь соединяли их еще теснее.

Отдохнув с час времени, они вышли из дома. Надя успела перед этим обойти все дома и собрать несколько ломтей черного хлеба и немного меду. Все это не стоило ей ни одной копейки; она начала уже свой промысел нищей. Худо ли, хорошо ли, но этот мед и хлеб утолили голод и жажду Михаила Строгова. Надя отдала ему большую часть этой скудной пищи. Она подавала ему кусок за куском и сама поила его медом из тыквенной бутылки.

— Надя, а ты сама ешь? — спрашивал он ее несколько раз.

— Да, Михаил, — отвечала всякий раз молодая девушка, доедая оставшиеся после него куски хлеба.

Выйдя из Семиловского, они снова направились по дороге в Иркутск. Надя энергично боролась с усталостью. Если бы Михаил ее видел, то, наверное, у него не хватило бы духу идти с нею дальше. Но Надя не жаловалась, и Михаил продолжал идти вперед с прежней поспешностью. Но почему же? Неужели он надеялся опередить татар? Он шел пешком, без гроша денег в кармане, был слеп, и, если бы Надя, его единственная руководительница, покинула бы его, ему оставалось бы только лечь на берегу реки и умереть как собаке! Но если только им удастся добраться благополучно до Красноярска, то можно считать, что еще не все потеряно. Стоит только представиться губернатору, и он поможет им, даст возможность доехать до Иркутска.

Весь погруженный в свои мысли, Михаил Строгов шел молча вперед. Он держал Надю за руку. Им обоим казалось, что они находятся между собой в непрерывном общении, что они, и не делясь мыслями вслух, понимают друг друга. Время от времени, однако, Михаил обращался к Наде:

— Надя, скажи же мне что-нибудь!

— К чему, Михаил? Ты ведь и так знаешь, о чем я думаю, — отвечала молодая девушка, стараясь говорить твердым голосом, чтобы не обнаружить своей усталости.

Но иногда силы оставляли ее, сердце переставало биться, ноги подкашивались, она замедляла шаг и наконец совсем останавливалась. Тогда Михаил Строгов тоже останавливался, оборачивался в ее сторону, смотрел на нее, как бы желая увидеть свою молоденькую спутницу сквозь эту тьму, заволакивающую его несчастные глаза, грудь его тяжело вздымалась, и он, еще крепче поддерживая Надю, спешил снова вперед. Между тем среди всех этих беспрерывных несчастий в этот день с ними должно было произойти и одно счастливое обстоятельство.

Часа через два после их выхода из Семиловского Михаил вдруг остановился.

— На дороге никого нет? — спросил он.

— Решительно никого, — отвечала Надя.

— Разве ты не слышишь стук позади нас?

— В самом деле, слышу.

— Если это татары, нам придется спрятаться. Посмотри хорошенько.

— Подожди, Михаил, сейчас, — отвечала Надя.

Она вернулась назад по дороге, делавшей в этом месте крутой поворот направо. Михаил Строгов остался один, он прислушивался.

— Это просто телега, — сказала Надя, вернувшись, — едет какой-то молодой парень?

— Один?

— Один.

Михаил с минуту колебался, что делать. Спрятаться или попытать счастья и попросить проезжего незнакомца подсадить к себе на телегу, уж если не обоих, то хоть ее одну? Для него лично достаточно было бы только держаться рукою за край телеги; в случае надобности он мог бы даже подталкивать ее и помогать лошади везти. Силы еще не оставили его, но Надя? Он чувствовал, что бедная девушка совсем выбилась из сил. Он решил подождать. На повороте показалась телега, запряженная одной лошадкой, некрасивой, но доброй и сильной на вид, как и все лошади монгольской породы. Около телеги шел молодой парень и правил, за телегой бежала собака. Надя сейчас же узнала в нем русского. Лицо у него было доброе, но флегматичное, с первого раза внушающее доверие.

Возница, добродушно улыбаясь, поглядел на молодую девушку.

— И куда это вы идете? — спросил он, уставив на нее свои круглые, добрые глаза.

Этот голос показался Михаилу знакомым. Он положительно где-то слышал его. Да, конечно, по одному этому голосу он узнал возницу, и лицо его прояснилось.

— Ну так куда же вы идете? — повторил тот свой вопрос, обращаясь на этот раз прямо к Михаилу.

— Мы идем в Иркутск, — отвечал тот.

— Ого! Видно, ты, батюшка, не знаешь, сколько верст-то до Иркутска?

— Знаю.

— И идешь пешком?

— Пешком.

— Ну ты еще ничего, а барышня-то как же?

— Это моя сестра, — поспешил назвать ее этим именем Михаил.

— Да, сестра твоя, батюшка! Но поверь мне, ведь ей ни за что не дойти до Иркутска!

— Послушай, друг, — отвечал Михаил Строгов, подходя к нему. — Татары нас ограбили, что называется, дочиста, у меня нет ни копейки, чтобы тебе заплатить. Но если бы ты был так добр, посадил бы к себе мою сестру! Я пошел бы пешком, даже, если нужно, побежал бы! Я не задержал бы тебя ни на час…