Гарун Тазиев - Вода и пламень Страница 29

Пройти слои красноватого туфа было делом нетрудным (с альпинистской точки зрения здесь вообще все было просто), однако требовалась предельная осторожность. Нельзя было довериться ни одному упору: и большие и маленькие выступы грозили в любую минуту оторваться от массы пепла, к которой они приросли. Скалолазу приходилось пускаться на всякие уловки.

Вскоре острый камень вынудил меня двинуться в обход. С этого момента страховочная нейлоновая веревка и предназначенный для подъемника стальной трос начали чинить мне неприятности: они ложились зигзагами, норовя то и дело зацепиться за камни. Те с грохотом сыпались вниз. Нельзя сказать, чтобы свист тяжелых снарядов, проносящихся возле уха, наполнял меня энтузиазмом, но другого выхода не было. Чуть ниже началась новая напасть – перекручивание. И чем дальше я опускался, тем больше трос перекручивался. Приходилось резкими движениями перекидывать его по очереди через выступы. На некоторых отвесных участках эта гимнастика была особенно тяжкой.

Я одолел уже три четверти пути, когда трос окончательно застрял. Десять минут я дергал, поднимал, раскачивал его – впустую. Пробовал кричать наверх товарищам, чтобы они подтянули его немного к себе, – голос не достигал края. Пришлось отцепить и замотать конец проволоки за камень; пусть теперь Тормоз тащит до места назначения эту проклятую железку. А я, освободившись от стальных пут, с облегчением двинулся вниз.

Добравшись до последней каменной глыбы, спрыгнул на ровную платформу. И в тот же миг, словно ожидая конца эпопеи, в котел вползло облако! Несколько секунд спустя уже ничего не было видно в двух шагах. Я присел на корточки (что оставалось делать?).

Время бежало быстро, и я уже начал опасаться, как бы не пришлось здесь ночевать, дожидаясь, когда рассеется туман. Товарищи не смогут спуститься раньше завтрашнего утра, а здесь со мной нет ни приборов, ни теплой одежды, ни еды.

Так оно и вышло… В шесть стало темнеть. Туман окрасился в багровые тона, подсвеченный лавой со дна центрального колодца. Надеяться больше было не на что – ни спутников, ни хлеба, ни воды. От измороси я начал стучать зубами. Не знаю, сколько длилось ожидание; так ждут застигнутые непогодой в горах путники: что можно сделать, когда ничего нельзя сделать? Постараться думать о чем-нибудь другом, мечтать…

Спустя несколько долгих часов небо прояснилось. Надо мной возник правильный круг, усеянный крупными мохнатыми звездами, а в полусотне шагов кровоточащей раной в ночи зиял центральный колодец. Оттуда поднимался мощный столб клубящегося дыма, окрашенный в трагически карминный цвет. Влекомый этим отсветом, я подполз к губе внутреннего кратера.

Неважно, сколько активных вулканов ты повидал на своем веку, масса клокочущей лавы – всегда ошеломляющее зрелище. Оно захватывает не только своей грандиозностью; душа застывает при встрече с одним из самых сокровенных таинств нашей планеты. В нескольких сотнях метров подо мной расстилалось озеро первозданной материи. Свет этого источника по ночам обагрял небо над всем здешним краем, а глубину его вряд ли мы сможем узнать. Похожее на выщербленный полумесяц, озеро занимало юго-западную часть колодца. Его выпуклая сторона заканчивалась у совершенно гладкой вертикальной стены, а вогнутая уходила под нависающие ступени гигантской лестницы из обвалившихся частей кратера (слово «кратер», повторяю, здесь тоже не подходит, поскольку второй колодец, как и первый, представляет собой провал). То были останки обрушившейся центральной части горы – искрошившиеся, все в трещинах и выемках. Подобная структура характерна для этого типа вулканов, она, в частности, встречается на Гавайях, где три котла как бы продолжают друг друга.

Озеро имело около четырехсот метров в длину и примерно сто в самой своей широкой части. Кстати, ширина не изменилась за то время, что меня не было, зато длина явно выросла за пять лет. Уровень тоже поднялся на несколько метров. Подобные вариации уровня и поверхности составляют привычную особенность данных озер, если только можно обобщать наблюдения вулканологов на Килауэа, поскольку изучать Ньирагонго не дозволялось.

Полвека назад в кратере не было огненной лавы, а центральный колодец был двойной – в форме восьмерки, как свидетельствует фотоснимок, сделанный с верхнего гребня первыми путешественниками. Лет через двадцать новый провал придал колодцу форму трилистника, и тогда на дне его появилась лава. Она разъела вдававшиеся в него мысы, и вулкан внутри принял свой внешний вид…

В первый момент озеро показалось спокойным. Толстая черная корка покрывала жидкую массу. В трех-четырех местах, правда, лава кипела, не давая корке нарасти, и поверхность ее светилась так сильно, что казалась золотой. Порой фонтаны начинали клокотать сильнее, трещины расходились на десять метров и больше, выбивая высоко вверх огненные струи, опадавшие вниз тяжелыми каплями, словно расплавленный металл. Даже Данте в своем аду не измыслил такого… Фонтаны ярились все больше, захватывая окружение. От черной корки отламывались куски и причудливыми айсбергами пускались вплавь по огненному морю, вначале медленно, потом все быстрее, быстрее, и вот уже кипящие стремнины вовлекали их в свой круговорот и поглощали без следа.

Я лежал на животе, перевесившись немного над бездной, словно загипнотизированный вращением. Порой оно затихало, и падала нежданная тишина, лишь щели в черном покрове наливались огнем. Потом так же внезапно неистовство охватывало адский котел, и вся его поверхность начинала корчиться от жара, панцирь лопался, и все принималось бурлить, бурлить без конца. К клокотанию лавы и шипению газов, вырывавшихся из отдушин в вершинах полумесяца, добавлялись пронзительные вскрики и хриплые стоны, исторгнутые из глубин Земли. Случалось, что, подточенные тысячеградусными огненными волнами, в котел с шумом, перекрывавшим рокот озера, рушились громадные куски горы. Я невольно подумал, как это до сих пор не рухнул вообще весь Ньирагонго, как ему удается сдерживать такую мощь!

На площадке я был в безопасности, тем не менее подсознательно все больше закрадывалась тревога, приходилось внушать себе: это результат одиночества и усталости, ничего больше…

Платформу вокруг центрального колодца бороздили глубокие рытвины, так что она походила на край ледника. Крупные блоки грозно нависали над пустотой. Но выбора не было: чтобы вкусить чарующего зрелища, приходилось склоняться над бездной.

Полежав немного, я успокоился: платформа была гораздо надежнее, чем казалась на первый взгляд. Вот в нескольких шагах торчит керн, который мы уложили пять лет назад. Если за столько времени с ним ничего не случилось, вряд ли он рухнет именно сегодня.