Жюль Верн - Цезарь Каскабель Страница 3

Цезарь Каскабель был прекрасно сложен, рост имел выше среднего. Развитые и упругие мускулы его свидетельствовали о большой силе и ловкости. Жесткие курчавые волосы шапкой покрывали голову. Обожженное солнцем и обвеянное ветрами всех стран лицо его было украшено пушистыми усами и крошечными бакенбардами. Голубые глаза, очень живые и проницательные, но вместе с тем добрые, и прекрасно очерченные губы дополняли портрет его. Перед публикой это был чуть не Фредерик Леметр,[10] с плавными жестами, необыкновенными позами, ораторскими приемами; но в частной жизни это был простой, естественный и обожающий свою семью человек.

Здоровье у него было прекрасное. Если с годами ему и пришлось оставить ремесло акробата, то там, где требовалась, как он говорил, «работа мышц», он был просто замечателен. Кроме того, у него был особенный дар — он был искусный чревовещатель.

Чтобы докончить портрет Цезаря Каскабеля, надо прибавить, что у него была слабость ко всяким полководцам вообще и к Наполеону в особенности. Наполеон был его «идеал». Поэтому он никогда не согласился бы «работать» перед английской королевой,[11] «хотя она несколько раз приглашала его через своего мажордома», говорил он довольно часто, пока наконец сам не поверил этому.

Цезарь Каскабель не был каким-нибудь знаменитым директором цирка, как, например, Франкони, Ранси или Лояль, у которых были целые труппы наездников, наездниц, клоунов и жонглеров. Это был просто странствующий акробат, дававший свои представления в хорошую погоду — на чистом воздухе, а в дурную — в палатке.

Сколько ему пришлось перенести лишений, чтобы собрать денег для возвращения во Францию! Но наконец самое трудное было сделано, и семья Каскабель могла возвратиться в Европу.

Цезарь Каскабель ни перед чем не останавливался. Препятствий для него не существовало, осложнения — бывали, но бороться с ними он даже любил и, подражая одному из маршалов Наполеона, говаривал: «Я пролезу и в игольное ушко». И был прав.

Корнелия Каскабель, урожденная Вадарас, чистокровная провансалка, несравненная ясновидящая, премьерша электрических женщин, вышедшая победительницей на конкурсе женской борьбы в Чикаго, куда были приглашены атлетки со всего мира.

В таких выражениях Цезарь Каскабель представлял публике подругу своей жизни. Двадцать лет назад он женился на ней в Нью-Йорке. «Согласия на этот брак ему не пришлось просить у отца, — говорил он, — во-первых, потому, что тот сам женился без его на то согласия, а во-вторых, этого достойного человека и на свете уже не было». Так что все обошлось очень просто, без глупых формальностей, которые в Европе затрудняют союз двух любящих друг друга людей.

Однажды вечером в театре Барнума на Бродвее Цезарь Каскабель был восхищен прелестью, ловкостью и силой молодой француженки, акробатки Корнелии Вадарас. Сейчас же он мысленно представил себе, какая чудесная пара выйдет из них и какое сильное и красивое потомство у них будет. Еле дождавшись антракта, он помчался на сцену, представился Корнелии и в самых почтительных выражениях сделал ей предложение выйти за него замуж. Предложение было принято. Тут же среди зрителей оказался какой-то пастор; его пригласили в фойе и предложили благословить жениха и невесту. Венчание произошло немедленно. Только в Соединенных Штатах Америки и возможны такие скоропалительные браки.

Как бы то ни было, брак Цезаря Каскабеля и Корнелии Вадарас был одним из счастливейших на земле.

В то время, когда начинается этот рассказ, Корнелии Каскабель исполнилось уже сорок лет. Это была высокая, прекрасно сложенная, слегка полная женщина, с черными глазами и волосами, с неизменной улыбкой на губах, со сверкающими белыми зубами. О ее силе можно было судить по тому, что она действительно одержала в Чикаго победу над несколькими силачками и даже получила за это «почетный шиньон».[12] Мужа она до сих пор любила, как в первый день свадьбы, и имела безграничную веру в таланты этого замечательного человека.

Первенцем их был — девятнадцатилетний теперь — Жан. Он не унаследовал от родителей силы, необходимой для гимнаста и акробата, но зато у него была необыкновенная ловкость рук и верный глаз. Это помогло ему сделаться удивительным жонглером. Он походил цветом волос на мать, хотя глаза у него были голубые. Кроткий и мягкий, и вместе с тем серьезный и вдумчивый, он старался возможно больше пополнить свое образование. Хотя он не краснел за свою профессию, однако понимал, что можно найти занятие получше, и задумал бросить свое ремесло, как только семья вернется во Францию. Пока же, любя отца и мать, он исполнял жонглерские обязанности и скрывал от родителей свои мечты.

Второй мальчик был настоящим сыном своих родителей. Проворный, как кошка, ловкий, как обезьяна, живой, как уж, этот маленький двенадцатилетний клоун был шалунишка, задира и забияка, но не злой. Он часто заслуживал шлепки и со смехом их получал.

Старшего сына звали Жан. На этом настояла Корнелия Каскабель. Муж ее хотел назвать первенца именем какого-нибудь полководца, но у Корнелии был внучатый дедушка, моряк Жан Вадарас, которого съело какое-то негритянское племя, чем Корнелия Каскабель несказанно гордилась. И вот мальчика назвали Жаном.

Второго сына Цезарь Каскабель предполагал назвать Аннибалом, Аттилою или Гамилькаром, но потом решил назвать Александром, в честь Александра Македонского.[13] В семье мальчика звали уменьшительным именем — Сандр.

Когда родилась дочь, то Корнелия Каскабель хотела назвать ее Эрсилией, но тщетно — девушку назвали Наполеоной, в честь знаменитого французского полководца.

В данное время Наполеоне было восемь лет. Это был прелестный ребенок, обещавший многое в будущем. Белокурая и розовая, с подвижным лицом, очень грациозная и ловкая, она прекрасно проделывала упражнения, и ножки ее с уверенностью скользили по туго натянутой проволоке, — Наполеона не боялась упасть, как будто у нее за спиной были крылья, и она могла вспорхнуть в улететь.

Таково было семейство Каскабель.

По правде сказать, было бы хорошо, если бы был в четвертый ребенок. Для цирковой «пирамиды» не хватало одного, но что делать? С обстоятельствами нельзя спорить.

В сущности, Жирофль был шестым членом семьи Каскабель. Без роду, без племени, кем-то из милости подобранный и воспитанный, он, однако, не сделался негодяем, потому что попал в благоприятную для него обстановку. Когда Каскабель взял его к себе в труппу, он всей душой привязался к семье. Настоящее имя его было Нэд Гарлей, но его сейчас же стали называть Гвоздиком, за то, что он был худ и длинен, как гвоздь, или Жирофлем, за то, что он, по своей обязанности клоуна, получал массу пощечин во время представлений.