Василий Головнин - Путешествия вокруг света Страница 31

Ветер вскоре после полудня стих, но дождь шел до вечера, а к вечеру прочистилось. Вечером, по совету островитян, поехали мы на берег ловить рыбу, ибо они нам сказали, что теперь ветром много ее в залив нагнало. Они нам помогали вытаскивать невод. Успех был очень невелик: мы поймали две рыбы; и как мы знали по повествованию Форстера, что в здешних водах есть рыба ядовитого свойства, почему и спрашивали у них, можно ли пойманную нами рыбу есть. Они все говорили, что можно; но один молодой малый, видно желая над нами пошутить, показал на лучшую рыбу, говоря: або, або, або, что значит не годится, но все другие, показывая в рот, сказали: ани, ани (есть). Тогда он засмеялся и сам сделал знак, что рыбу сию есть можно.

Островитяне обходились с нами совершенно по-дружески. Они нам не сделали ни малейшего вреда и не причинили никакого беспокойства; но, напротив того, старались нам услуживать, как умели. Сначала я не позволял никому выменивать у них никаких редкостей, дабы тем понудить их приносить к нам более съестных припасов. Но теперь, увидев, что мы от них все получили, чем они расположены были нас снабдить, я дал позволение выменивать у них, кому что угодно. Они охотно расставались со всем своим оружием за наши безделки, кроме дубинок, которые нелегко могли мы от них получить, ибо они делаются из весьма крепкого дерева, казуарина называемого, и на работу коих употребляется много времени.

Мы заметили, что танцы в менах с нами, будучи отменно пристрастны к нарядам, предпочитали блестящие безделки полезным вещам, коих употребление мы им показывали на самом деле.

В 12-м часу ночи ветер сделался тихий, с легкими порывами, прямо от огнедышащей горы, которая от нас была не более как в 5 или 6 милях. Прежде она всякую ночь извергала пламя, а ударов слышно не было, но в сию ночь пламени мы не видали, а слышны были частые глухие звуки, подобные отдаленному грому, и необычайный треск; ветром нанесло на шлюп много самого мелкого пепла и слышен был серный запах, а на рассвете увидели, что из разных мест по отлогостям горы поднимались густые пары. То же самое мы и прежде замечали после всякого дождя.

Теперь мы были совсем готовы к походу; нужное количество дров и воды запасли, каких можно было растений и кореньев, годных в пищу, мы наменяли; а с свиньями и курами они никак расстаться не хотели.

Итак, не имея более надобности здесь оставаться, мы в половине шестого часа утра 31-го числа снялись с якоря и пошли из гавани. Лишь только жители приметили, что мы их оставляем, как вдруг на всех берегах кругом нас раздалось громогласное: «Эввау! Эввау!» Погода скоро стихла и дала Гунаме время приехать к нам со своим сыном и четырьмя или пятью другими товарищами. Подъезжая к шлюпу, они беспрестанно кричали: «Диана! Диана!» – и показывали руками к якорному нашему месту. Но коль скоро приехали близко, то завыли голосом, что-то припевая, и утирали слезы, которые действительно непритворно текли у них из глаз.

Гунама привез мне в гостинец корень ям, в котором весу было 16 ½ фунта. За это мы им дали некоторые подарки, и тогда же шлюп от нашедшего ветра, взяв ход, стал их оставлять. В то время они беспрестанно махали руками, показывая на гавань, а Гунама повторял жалким голосом: «Диана-а! Диана-а! а! Диана!» Такова чувствительность сих островитян: они плакали и кричали вслед за нами, доколе могли мы слышать. Наконец, отстав довольно далеко, воротились назад.

Расставание с новыми нашими приятелями Тихого океана не слишком для нас было огорчительно, хотя слезы и вопли их несколько нас и тронули. Но в самое то время, как мы выходили из залива, с нами случилось несчастие, которое было ближе к сердцу: в 7-м часу умер плотничный наш десятник Иван Савельев от простудной горячки. Он занемог 27-го числа сего месяца, а через четыре дня лишился жизни, быв чрезвычайно здоровым, тучным и сильным человеком. Знание его своей должности, усердие и расторопность, а притом кроткий нрав и отменно хорошее поведение делали его для нас бесценным человеком. Потерю его мы все много чувствовали, и, по неимению более людей его ремесла, должность его я возложил на матроса Филиппа Романова.

Сначала я хотел было на несколько часов остаться в гавани, чтобы похоронить на берегу тело усопшего. Но после рассудил, что нам нельзя было сего сделать тайно от жителей острова, ибо они примечали каждый наш шаг.

В исходе 11-го часа, при умеренном ветре и при ясной погоде, прошли мы на NtO, в расстоянии по глазомеру 6 миль, юго-западную оконечность острова Эмира{152}. Здесь мы взяли пункт нашего отшествия, от которого и стали вести счисление. На сем же месте, с обрядами нашей веры, какие только было можно учинить без священника, и с церемониею по морскому уставу, предали мы бренные останки нашего покойника водам океана на неизмеримой глубине.

Я уже выше сказал, что из новейших мореплавателей один капитан Кук посещал Ново-Гебридские острова. Он в порте Резолюшен пробыл 16 дней в июле и августе 1774 года; бывшие с ним натуралисты Форстеры[31] сделали об острове Тана и его жителях разные замечания, в некоторых из коих я с ними не согласен; другие же мы нашли справедливыми. Я здесь выпишу, что повествует о сих островах младший Форстер и присовокуплю к его замечаниям мои собственные.

О приеме, какой сделали англичанам жители острова Тана, Форстер изъясняется таким образом: «Мы с удовольствием видели, что жители приезжали к нам в своих кану (лодки) со всех сторон залива. Сначала они были в нерешимости и нас опасались, хотя все были вооружены копьями, дубинами и стрелами. Одна или две лодки к нам приблизились и подали нам ям и кокосовый орех, за которые мы их отблагодарили нашими подарками».

Мы имели точно такой же прием, и жители так же были вооружены; один из них дал нам ветвь растения, называемого кава, в знак дружбы и мира, которую я велел привязать на грот ванты, что доставляло им большое удовольствие.

«Число лодок[32] увеличилось до семнадцати; в некоторых из них было по 22 человека, в других же по 10, по 7 и по 5, в самых малых из них находилось по двое; число же всего народа около нас простиралось до 200 человек».

К нам никогда так много лодок не приезжало, и мы ни одной не видали, на которой было бы 22 человека или которая могла бы вместить такое число; напротив того, много находилось таких, в коих было только по одному человеку.

«Мы спустили в воду за кормою сетку с солониною, чтоб вымочить оную к обеду; один из жителей, старик уже, схватил сетку и начал было отвязывать оную; но коль скоро мы на него закричали, то он оставил свое намерение, однако ж в то же самое время другой из них взмахнулся на нас своим копьем, а третий, положа стрелу на лук, прицеливался то в одного, то в другого из наших людей, бывших тогда на деке».

У нас они ничего не украли и не покушались никогда что-либо украсть подле судна. Даже мы не заметили, чтоб они в какое-либо время, пользуясь нашей оплошностью, имели намерение утащить у нас какую-либо вещь, кроме одного случая на берегу, где их было очень много, и один захотел с водяного бочонка обруч унести; а угроз они нам никаких совсем не делали, даже и виду сурового или сердитого не показывали.

«Один из них согласился променять капитану Куку свою булаву на лоскут сукна, которое и подали ему в лодку; но коль скоро он получил сукно, то и не заботился более о исполнении своего обязательства».

С нами они никогда этого не делали. Часто случалось, что, променяв свое оружие, а особенно дубинки, за какую-нибудь безделицу, которая могла их вдруг прельстить, они после жалели и даже приметно было их раскаяние, но никогда не требовали назад промененной вещи и не покушались возвратить оную.

Форстер, говоря о сопротивлении жителей,[33] покушавшихся не выпустить англичан на берег, рассказывает следующее: «Когда капитан Кук велел выпалить из ружья сверх их, то один из жителей, стоя на берегу подле самой воды, был столь отважен и дерзок, что, поворотясь к ним задом, ударил себя ладонью несколько раз по заднице; это есть обыкновенный вызов к бою со всеми народами Южного моря (Тихий океан)».

Когда же мы начали в первый день наливать воду, то жителей было на берегу более тысячи человек. Мы ими были окружены, и все они имели при себе какое-нибудь оружие, однако ж никакой склонности к нападению на нас не показывали и всегда посторонялись или садились, когда мы от них того требовали.

Кук приказал по обеим сторонам пути, ведущего от морского берега к озеру, где он брал пресную воду, вколотить колья и протянуть веревки, оставя дорогу сажен на 25 или на 30 в ширину, по которой его люди могли бы ходить безопасно, ибо жителям он запретил переступать через пределы, веревками означенные. Но я не употреблял сей предосторожности: она мне показалась ненужною.

Кук настоятельно требовал, чтобы они положили свое оружие; некоторые из них повиновались ему, а другие нет. Что принадлежит до нас, то мы от них сего не требовали, потому что сами никогда оружия из рук не выпускали;[34] но жители, после уверившись в миролюбивом нашем расположении, сами свои оружия покидали в кустах и приходили к нам безоружны.